Очищение Духом

Марычев Никита Михайлович

– Попонятнее? – попросила Ривелсея.

– Когда человек начинает мыслить, то всё обычно заканчивается сразу же, как только он наталкивается на первое из таких правил. Иногда человек, целыми днями танцуя в бешеном однообразном круговороте, всё-таки задумывается, например: зачем он должен утром бежать из дома, чтобы весь день ворочать камни на стройке, или почему он должен отдавать чуть ли не все деньги в городскую казну, или жить с теми людьми, которые ему совсем никак не близки.

– То есть, это значит, что ничего этого он делать не должен?

– Стоп, – Ирса предостерегающе подняла палец. – Вот здесь-то и начинаются ошибки и трудности с пониманием. Я постараюсь всё-таки объяснить тебе не так, как объясняют другие,

а так, как мы действительно это понимаем. Дело не в том, должен он или не должен – если я ставлю вообще такой вопрос, я не настаиваю на решении, решать-то он должен сам. Я лишь говорю о том, что нет ничего хуже, чем если в таких своих размышлениях он натыкается сразу на скорбно-тупое «я должен», и на этом всё заканчивается. Ведь даже если он решится и задаст себе вопрос, зачем он вообще здесь живёт, то и здесь обычно всё довольно-таки печально: его ум мечется и чувствует себя неспокойно до тех пор, пока он, опять-таки, не наткнётся на подобную идею, плавающую в воздухе и общедоступную, ту грязную идею, которая, несмотря на всё, нужна ему всё-таки, как подстилка для лошадки.

– Да, но идея существует не одна, – ответила Ривелсея. – При всём их множестве он может выбрать то, что его больше всего привлекает и что наиболее разумно.

– Разумно, – вздохнула Ирса. Она, похоже, стала осознавать нереальность всех своих попыток сбить Ривелсею с крепкой позиции. Практически отчаявшись в этом, она вдруг обратилась к Рилану.

– Вот ты, – сказала она, – скажи, пожалуйста, что ты насчёт всего этого думаешь?

Рилан не подвёл и ответил точь-в-точь то, что посоветовала ему несколько минут назад Ривелсея:

– Я служу повелителю, и главное – это действовать разумно.

Ривелсее даже стало жалко Ирсу. Она, похоже, решила, что имеет дело с такими тупицами, с которыми даже незачем и говорить. Лицо у неё сделалось почти что скорбным, и Ривелсея из этого решила, что для Ирсы этот разговор действительно очень важен. К тому же, нельзя было забывать о том, на что она шла ради разговора с ней, Ривелсеей. Конечно, с одной стороны, всегда следовало ратовать за Орден и за его крепкую, жизнью выстроенную мораль, но с другой – найти компромисс было важно: это могло дать ей новые сведения, и к тому же ещё ей очень не хотелось, чтобы за ней продолжали охотиться. Все честные способы Посольство уже исчерпало, теперь, похоже, остались только эффективные. Легко, очень легко: пара дротиков с каплей древомути – и нет никакой девушки Ривелсеи…

– Мне хотелось бы – пусть я даже хочу слишком много, но это необходимо – услышать немного про ваши действия, замыслы и планы. Потому что, сравнивая наши взгляды на жизнь, мы начинаем философствовать, а в этом мы всегда разойдёмся…

– Да, – Ирса провела ладонью по столу, – я тоже так думаю. Хорошо, я возьмусь за это и расскажу тебе то самое главное, что заключает в себе Ночное Посольство.

И здесь её голос изменился, перешёл в громкий и страстный шёпот.

– Я говорила тебе уже: люди становятся всё более неразумны, и никого это почему-то не заботит. Вот что страшно. А неразумность быстрее всего ведёт к страданиям.

Ривелсея кивнула.

– И вот поэтому мы решили: всему этому вскоре должен прийти конец, – веско сказала Ирса. – Человек глуп, человек слаб, но он пойдёт за нами, потому что у него нет выбора, а мы приведём его к той свободе, которая пока доступна лишь нам.

Глаза Ирсы зажглись; очевидно, она говорила сейчас то, что действительно думала, и Ривелсее было интересно.

– Мы сейчас все живём, – Ирса вздохнула, – в мире слёз, мире судорог, мире огня. Внутренний огонь воспламеняет всех, и поэтому, не имея никакого ума и никакого понимания, люди бьются все вместе в страшной агонии, и потому всё так печально.

– Так было всегда и идёт давно, – сказала Ривелсея. – Очень-очень давно, сотни и тысячи лет. Я не верю, что это может измениться. Тем более, что

не так уж всё и плохо, если вдуматься. Жизнь – это сложная вещь, всё зависит от того, как к ней подойти, а неразумие большинства требует лишь того, чтобы им дали знания.

Ирса, похоже, не слушала: её собственная речь увлекла её.

– Мы дадим это людям! – провозгласила Ирса. – Мир слёз отомрёт, и отомрёт очень скоро. – Её шёпот стал тихим. – Всё закончится тогда, когда наступит День дня-и-не-дня. В этот день закончится мир слёз и придёт мир заката, вечного заката и тишины, которая никогда не кончится. Это будет мир тихий и спокойный, где все будут жить не по этим безумным законам, а по самым естественным принципам.

– Все? – спросила Ривелсея. – Что-то я не понимаю вашей идеи. Поверьте, люди не такие, чтобы резко измениться. И к тому же, – секунду подумав, она сформулировала главный вопрос, – зачем вам это надо?

– Мы живём в осквернённом мире. И потому хотим изменений. Этот мир слишком горяч, и он будет постоянно кипеть и страдать, пока не погибнет всё. Гармонии не может быть в огне, мы предлагаем тишину.

– Ну вот что, – сказала Ривелсея, и голос её прямо-таки налился решимостью и мощью рассудка, – из всего этого я не понимаю, к сожалению, ничего, кроме одной вещи: Ночное Посольство пытается странными непривлекательными сказками заморочить головы людям. В данный момент – мне. Ирса, мы с самого начала условились говорить дружелюбно, чтобы прийти к согласию. Что ж, дружелюбно говорить – это приятно, но что касается согласия, то ты не говоришь ничего конкретного, с чем лично я – и Орден – могли бы согласиться. Ночное Посольство может сколько угодно радовать себя радужными перспективами и мечтами, но Орден ратлеров этим не склонен заниматься! Если бы всё дело было только в мечтах, разумеется, никого бы это не волновало, но Орден сейчас встревожен тем, что вы убиваете людей!

– Никогда, – Ирса неожиданно нахмурилась. – Практически никогда мы не убиваем тех, кто не пролил бы силы наших братьев. Убийцы – квайзы, а не мы.

– Как бы то ни было, – лицо Ривелсеи тоже стало резким, – в беспорядках в этом городе, в любом случае, виноваты вы!

– Беспорядках! Да ваш порядок давно уже прогнил, неужели до сих пор не понятно? Постой, – она подняла руку в примиряющем жесте, чтобы не было возражений. – Ты просто ещё не понимаешь, зачем я тебя позвала, Ривелсея – поверь мне, я не настолько глупа, чтобы практически одной прийти на встречу с двумя ратлерами только для того, чтобы самой проповедать тебе догматы Ночного Посольства.

– Да? – в мозгу Ривелсеи тут же взметнулась мысль об угрозе и опасности, ведь мало ли чего можно ждать от этой женщины? Темна и, наверное, очень опасна – так же, как и Ночное Посольство.

– Да. Нужно сказать – я только совершенно не знаю, почему это так, – но ваш Повелитель совсем не глуп, он каким-то образом предугадывает самое главное и важное. Я тоже кое-что знаю, и знаю, что ратлеры в Анрельте тринадцать лет практически не появлялись. Теперь же он решил послать тебя – именно тебя, и тебе, я скажу честно, скорее сильно не повезло, чем повезло. Не знаю даже, сколь велики твои полномочия и как у тебя с поддержкой, но, однако, осмелюсь предположить, что поддержки у тебя не очень много, скорее всего. Надеюсь, что ты не собираешься одна бороться со всеми, это бесполезно и, – она усмехнулась, – и неразумно. Ночное Посольство – да, мы очень долгое время переживали сложные времена, но сейчас нас уже не остановить! – она взглянула на Ривелсею резко и почти что гневно. – Близится День дня-и-не-дня. После этого всё изменится, Ривелсея, и в этом нет ничего плохого – ты должна понять. День дня-и-не-дня – к этому мы готовились, о да, мы готовились очень долго. Хафрелос, создавший Посольство, очень хотел дожить до него, но не дотянул с небольшим три столетия. День-и-не-день – это начало того нового, о чём я уже говорила, и конец всякого безумия.