Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание
Шрифт:
«Феномен зонда позволяет продемонстрировать как минимум два момента субъект-объектной диссоциации. Во-первых, факт подвижности границ субъекта, а во-вторых, универсальный принцип объективации: свое феноменологическое существование явление получает постольку, поскольку обнаруживает свою непрозрачность и упругость» (Там же, с. 63–64).
Это высказывание Тхостова стоит разделить, потому что первая его часть не бесспорна, хотя и верна. К сожалению, он слишком замаскировал смысл наукообразностью. «Факт подвижности границ субъекта» – высказывание вполне верное, пока имеется в виду некий «субъект» в философском смысле. Иначе говоря, пока субъект – это то, что ощущает свою границу там,
Если это я, то я, ощупывая нечто щупом, действительно мог на миг утратить осознавание себя и ощущать свою границу там, где происходит ощупывание, то есть как границу тела или как границу сложносоставного щупа. Но это до разделения «сказившихся» понятий. А если присмотреться, то и во время слипания понятий Я все время был вне, все время был наблюдателем, и мои границы не сдвигались. Следовательно, «субъект» в данном случае – некое особое понятие, которое требует описания и исследования. Очевидно, что имеется некое промежуточное состояние между Я и Телом. Между «я есть я» и «я есть тело» есть еще и «я есть тот, кто действует, используя все возможные орудия». Тхостов применяет для его обозначения слово «субъект».
Вторая же часть просто должна быть вынесена в отдельное исследование, настолько она, на мой взгляд, важна.
«Свое феноменологическое существование явление получает постольку, поскольку обнаруживает свою непрозрачность и упругость.
Сознание проявляет себя лишь в столкновении с иным, получая от него “возражение” в попытке его “поглотить” (“иное” не может быть предсказано, и именно граница этой независимости есть граница субъект-объектного членения). Все, что оказывается по одну сторону этой границы, есть Я, а то, что лежит по другую, – иное» (Там же, с. 64).
В сущности, разговор о теле незаметно перешел в разговор о сознании. Высказывание о феноменологическом существовании явлений есть разговор о том, как существуют понятия или образы вещей в нашем сознании. Да и та путаница нашего Я, то находящегося в Я, то в деятеле, а то в орудии, объяснима лишь если будет предположена некая промежуточная среда, своего рода зеркало, в котором отражаются то Я, то внешние вещи, из-за чего все двоится и теряет определенность. Да и какие же это пределы, если вещь постоянно оказывается то по ту сторону границы, то по эту?!
Объяснюсь. Допустим, что наше сознание вовсе не электрические разряды в нервной системе, а тонкоматериальная среда, заполняющая мир. Ну, если и не заполняющая его целиком, то хотя бы выходящая за границы тела в окружающее его, подобно электромагнитным полям. Среда, способная воспринимать и творящая образы воспринятого. Причем, обладающая способностью творить образы, то есть, в сущности, двоить все, с чем сталкивается. От Я до вещей. Что происходит, когда я ощупываю внешний предмет?
У предмета есть граница, значит он, как и мое тело, весь за этой границей, по ту ее сторону. Но как только я прикасаюсь к этой границе своим сознанием, то есть восприятием, как сознание тут же начинает творить в себе образ этого предмета. Но поскольку сознание между нами, между Я и предметом, образ предмета оказывается в сознании, то есть по эту сторону его собственной границы. При этом сам-то предмет мне неведом – все, что я смог о нем узнать, собрано в образе. Следовательно, предмет без этого образа для меня просто не существует, и уж точно он ощущается ничуть не более настоящим, чем образ. Он просто тьма, вроде моего нутра. Так сказать, нечто мерещится. А вот образ – это что-то важное, поскольку благодаря ему я знаю, что делать и как выживать.
Значит, даже если я всеми силами стараюсь себя убедить, что вещи важнее образов, как это делает материализм, мое сознание все равно ничего не может сделать с вещами и не то, что не ценит их, оно просто не направляет на них внимания, после того, как образ создан. Это его устройство, вещь интересна ему, лишь пока с нее делается образ. Потом работает только образ, потому что в нем собрано знание. Его надо беречь и использовать. Имея образ вещи, обращать внимание в обход него на вещь почти невозможно и требует огромных усилий. К тому же сознание, направленное на вещь, найдет какую-то доселе неведомую ей черту и вместе со своей находкой соскользнет обратно в образ, чтобы его доработать. И его снова придется силой гнать в созерцание.
В итоге, вещь, находящаяся за своей границей, наиболее значимое для моего сознания существование ведет по эту сторону границы, в среде, которой и является сознание. В своем, так сказать, отражении.
Но ведь то же самое относится и к Я. Я тоже отражается в сознании. Причем, многократно. Стоит Я захотеть исследовать что-то, как Сознание создает в себе образ Я-исследователя, стоит ему захотеть что-то ощупать – и сознание создает образ Я-ощупывателя. Так, на мой взгляд и складывается тот самый «субъект», которого описывает Тхостов. Именно его границы постоянно плывут и меняются, потому что он не есть Я, а есть образ я, живущий в сознании, то есть тоже по ту сторону границы, которую я ощущаю своей.
При этом с тела тоже снимается отпечаток и включается в образ Себя. Если тело берет в руку щуп или одевает протез, с них тоже делается образ.
А поскольку образы всех этих разных вещей – Я, тела и предмета – изготавливаются из одного и того же материала – сознания, они сплавляются в удивительное однородное образование, которое не различает, где кончается рука, а начинается зонд.
Образование это – образ себя – является самым главным орудием Познания мира, имеющимся у человека. Он и есть «универсальный зонд», который мы чаще всего не учитываем и даже не замечаем. Понятие образа себя было очень подробно разработано мазыками, но я о нем сейчас рассказывать не буду, потому что это относится к сознанию.
Хотя тело мазыки тоже называли «створожившимся сознанием». И все же для меня сейчас гораздо важнее упомянутые Тхостовым непрозрачность и упругость познаваемых вещей внешнего мира.
Мазыки считали, что детское тело, тело новорожденного, качественно отличается от взрослого. Это совсем еще не человеческое тело! Ребенок может стать кем угодно, хоть Богом во плоти, если обретет нужную плотность. У Даля есть намек на это понимание телесной плотности. Он приводит пару народных поговорок, которые я слышал и от мазыков: «Девичье тельцj – натрушено сенцо. Мертвым (мерзлым) телом хоть забор подпирай». Народ отчетливо видел, как по мере жизни меняется плотность тела. И именно обретением плотности мы познаем мир.
«Объективный мир существует для моего сознания именно постольку, поскольку не может быть раз и навсегда учтен и требует постоянного приспособления, осуществляющегося “здесь и сейчас”.
Плотность внешнего мира определяется степенью его “предсказуемости”, придающей его элементам оттенок “моего”, то есть понятного и знакомого, или, напротив, “чуждого”, то есть неясного, “непрозрачного”.
Становясь “своим”, внешний мир начинает терять свою плотность, растворяясь в субъекте, продвигающем свою границу вовне. Близкий мне мир внешних вещей постепенно начинает исчезать, я перестаю замечать, слышать и ощущать конструкцию моего жилища, родного города, знакомые запахи и звуки, удобную и привычную одежду и даже других, но знакомых и привычных мне людей» (Тхостов, с. 64–65).