Очищение
Шрифт:
— Мэм, я провёл в Ираке много времени, слишком много, — вздохнул Койл. — Как и наш товарищ Локхарт. Некоторые из нас научились чувствовать запах чурок, когда они оказывались поблизости. Это необходимый инстинкт выживания в бою. Поверь, я понимаю.
— Я просто сделала первое, что пришло на ум, — сбивчиво закончила она. — Сбила козла.
Койл протянул руку и потряс здоровую руку Кики. — У нас ещё нет никаких медалей для награждения таких товарищей, как ты, доброволец Маги, поэтому всё, что я могу сделать, это сказать тебе спасибо. Когда-нибудь благодарная и свободная страна белых отметит тебя больше. Сейчас мы дадим тебе немного отдохнуть.
Мужчины оставили Кики одну, но, прежде чем выйти из комнаты, Джимми Уинго наклонился и нежно поцеловал её в губы.
Когда они ушли, она молча смотрела на мерцающий экран телевизора. Наконец-то видение дочери, которое она смогла заглушить, больше не стояло перед её глазами. Кики подумала, что если Элли когда-нибудь увидит фильм этого утра на Фландерс-стрит, узнает ли она окровавленную женщину, стреляющую из пистолета, и останется ли эта картинка образом её матери на всю жизнь.
Она закрыла глаза, полные слёз. «Прощай, моя малышка», — думала она, страдая в жутком молчании. «Ты молода и забудешь меня, но я тебя никогда не забуду. Какую бы новую жизнь тебе ни дали, живи хорошо. Будь счастлива. Постарайся когда-нибудь меня простить. Прощай, моя дорогая девочка».
Гром в ночи
Жалеть о невозвратном
Бесполезно.
Что сделано, того
Не изменить.
Желание Зака Хэтфилда исполнилось: Кики Маги направили в третий батальон, по крайней мере, временно, поскольку сложилось мнение, что её, Кота Локхарта и Джимми Уинго неплохо на некоторое время удалить из Портленда. Кики удалось побывать во многих диких местах на северном побережье, что было в новинку для городской девушки. К её удивлению, она ощутила в себе долго дремавшую связь с нетронутой природой, которой она раньше никогда не чувствовала. Кики решила, что если этот кошмар как-то когда-нибудь разрешится, и она снова сможет делать, что хочет, то уедет из Портленда на это побережье, окаймлённое скалами, с густыми, тёмными лесами над морем.
Локхарта отправили, так сказать, на «дорожные гастроли». Добрармия направила Кота в такие места далеко на севере, как Беллингем в штате Вашингтон, и дальше на восток, в Монтану, а в одном случае он дал незабываемый «концерт» в Ванкувере, что в Британской Колумбии. Это принесло Коту небывалую честь: он был объявлен в розыск Королевской канадской конной полицией, как особо опасный преступник. Парламент в Оттаве издал распоряжение об объявлении его вне закона, применив устаревший правовой документ, позволявший любому человеку, полицейскому и кому угодно застрелить преступника на месте. Такое распоряжение об объявлении вне закона в последний раз принималось в девятнадцатом веке против индейских метисов-повстанцев Луи Риэля. Уинго направили в поддержку Локхарту, и во время последней поездки в июне Кики поехала с ними. Она была водителем, вела наблюдение и всячески помогала знаменитому снайперу, вместе со сменявшимися группами местных добровольцев в Спокане и Кёр д'Ален.
За это время Кики и Джимми Уинго стали любовниками, что в Добрармии обычно означало просто редкие любовные встречи в их повседневной жизни на бегу, похожей на американские горки. Естественный ход событий помог Кики войти в новую жизнь. Кики совершила над собой огромное психическое и эмоциональное усилие, разделив свою жизнь на две части или половины — до и после Фландерс-стрит. И никогда не позволяла этим частям перекрываться в её сознании, по крайней мере, когда могла помешать этому. До Фландерс-стрит было раньше. Тогда она была другим человеком, не тем, что сегодня.
Настоящее началось после, и она стала кем-то другим. Каждый раз, когда всплывали воспоминания об Элли, Кики подавляла их мгновенно и безжалостно. Подсознательно Кики было совершенно ясно, что это самообман, и очень возможно, что её роль полицейского доносчика каким-то образом всплывёт, и ей придётся умереть за то, что она натворила. Она просто приняла этот риск вместе с риском такой же ежедневной смерти. Кики, как в изломанном отражении одной из её старых двенадцатишаговых программ отказа от наркотиков, приучила себя жить одним днём и просто не думать о будущем. Она стала фаталисткой и приняла это философски. Теперь её жизнь катилась по наезженной колее, и она намеревалась посмотреть, как всё обернётся.
В середине лета Кики с Уинго вернулись в Портленд, хотя у Кики теперь была чёлка, а волосы выкрашены в рыжий цвет. К этому времени они стали признанной парой, а по правилам в нашей армии такие пары по возможности держали вместе и давали им работать одной командой. Битва на Фландерс-стрит отошла в прошлое, произошли другие кровавые события и катастрофы для правительства и полиции, отражённые средствами массовой информации, и теперь Кики с Уинго были в такой же опасности в Портленде, как и везде. Кики понятия не имела, как Мартинес с Джарвисом справились с её внезапным и драматическим бегством. Она знала только, что не было никакого публичного заявления полиции Портленда о ней или даже просто об участии какого-нибудь стукача в битве на Фландерс-стрит.
Всё это событие было обыграно в средствах массовой информации как героическая операция по спасению жизни вице-президента Соединённых Штатов, возглавлявшаяся лично шефом полиции Линдой Хирш. Кики слышала, что все полицейские, участвовавшие в перестрелке, получили благодарности, а Мартинес и Джарвис — медали за отвагу, как и Хирш с Маккаферти, конечно, посмертно. Помимо этого Кики ничего не знала о том, что полицейские Портленда решили насчёт неё. Ей также не было известно, что Оскар и Гэри Бреслер всё ещё без устали охотятся на неё.
Однажды летним вечером Кики участвовала в занятиях по спецподготовке вместе с добровольцами Джейсоном Кармоди, Эриком Селларзом и Аннет Риджуэй, занятиях, которые на самом деле были частью охоты Третьего отдела на «крота». Их всех доставили в складское подразделение в Бивертоне на лекцию и практические занятия, проводимые лейтенантом Винсентом Паскарелла, взрывотехником Второго батальона.
Эрик огляделся и увидел четыре низких стойки с металлическими полками метра по три в длину, стоящие примерно в полуметре друг от друга и служащие козлами. Наверху этих сооружений с полками лежали два тяжёлых чёрных цилиндра длиной чуть больше метра, сделанные из какой-то ребристой стальной трубы с дополнительными кронштейнами и проводами, торчащими из нижней части, и четыре — пять труб потоньше, изготовленных, похоже, из нержавеющей стали, с тупыми, почти как у торпед, носами и треугольными закрылками или крыльями примерно посередине и ниже на дырчатом основании. К этому времен Эрик избавился от привычки задавать вопросы, но Паскарелла, видя, что все разглядывают эти штуковины, сам начал объяснения.
— Это «пыхтуны» и «свистульки».
— Я так и подумал, сэр, но что из них есть что? — спросил Эрик. — Я никогда не видел их раньше.
— «Пыхтуны» — это самодельные миномёты, — показал на чёрные цилиндры Паскарелла. — Мы сделали их калибра 81 мм для совместимости с армейскими, и поэтому сможем использовать в них определённые заводские детали, такие как лафеты-двуноги, и монтировать их на опорной плите миномёта «M252», если когда-нибудь достанем у военных один из них, но я бы не рискнул стрельнуть из одного из этих пыхтунов «родной» миной. Они подорвут нас самих.