Очищение
Шрифт:
Он говорил с такой страстью, что почти убедил меня.
X
Суд над новоизбранным консулом Лицинием Муреной по обвинению его в подкупе избирателей начался 15 ноября. На него было отведено две недели. Сервий и Катон выступали от имени обвинения; Гортензий, Цицерон и Красс — от имени защиты. Это было большое событие, проходившее на Форуме, и только присяжных насчитывалось около девяти сотен человек. Жюри было пропорционально составлено из сенаторов, всадников и уважаемых горожан: в него входило слишком много членов, и это сводило к минимуму возможность манипуляции ими, хотя, с другой стороны, было трудно предсказать, как они будут голосовать. Обвинение подготовило практически выигрышное дело. У Сервия была масса свидетельств того, как Мурена покупал голоса, и он доложил
— Разве ты, — громыхал он в суде, обращаясь к Мурене, — не хотел получить верховную власть, верховый пост и влияние на все правительство страны, потворствуя самым низким инстинктам людей, пудря им мозги и проливая на них дождь развлечений? Ты что, хотел получить должность сводника у группы испорченных молодых людей или все-таки пост руководителя страны у граждан Италии?
Мурене все это не нравилось, и его постоянно успокаивал молодой Клавдий, который руководил его предвыборной кампанией. Все дни суда он сидел рядом с новоизбранным консулом и развлекал его своими остроумными комментариями. Что же касалось его защитников, то вряд ли Мурена смог бы найти лучшую команду. Гортензий, который все еще не мог забыть своего позора во время суда над Рабирием, жаждал доказать, что он еще способен убедить в чем-то суд. Красс, надо признать, был не очень сильным адвокатом, но одно его присутствие на суде придавало защите дополнительный вес. Что касается Цицерона, то его держали в резерве для последнего дня суда, когда он должен был сделать заключение для жюри.
Во время слушаний хозяин сидел на рострах, читал или писал и только изредка поднимал голову и смотрел на выступающих, притворяясь пораженным или восхищенным тем, что слышал. Я располагался сразу за ним, подавая консулу документы и выслушивая его распоряжения. Почти ничего из того, что Цицерон делал на заседаниях суда, не имело к самому суду никакого отношения, потому что помимо того, что ему надо было каждый день присутствовать в суде, консул теперь один отвечал за весь Рим и с головой ушел в администрирование. Из всех частей Италии поступали доклады о волнениях: из каблука и подошвы, колена и бедра. Целер занимался арестами бунтовщиков в Пицениуме. Ходили даже слухи, что Катилина готов пойти на отчаянный шаг и начать вербовать в свою армию рабов в обмен на их освобождение; если это произойдет, то пожар бунтов вспыхнет по всей стране. Надо было срочно набирать новых солдат, и Цицерон убедил Гибриду стать во главе еще одной армии. Он сделал это, с одной стороны, чтобы продемонстрировать единство консулов, а с другой — чтобы убрать Гибриду подальше от города, так как все еще не был до конца уверен в лояльности своего коллеги, в том случае, если Сура и его приспешники начнут в городе беспорядки. Мне показалось сумасшествием отдать в руки человеку, которому не доверяешь, целую армию, но Цицерон отнюдь не был сумасшедшим. Помощником Гибриды он назначил сенатора с тридцатилетним военным стажем — Петрея — и вручил ему запечатанный конверт с инструкциями, который надо было вскрыть только тогда, когда армия соберется вступить в открытый бой с противником.
С приходом зимы Республика оказалась на грани коллапса. Во время народной ассамблеи Метелл Непот яростно набросился на Цицерона с критикой его консульства, обвиняя его во всех смертных грехах и преступлениях — диктаторстве, слабости, трусости, опрометчивости и соглашательстве.
— Доколе? — вопрошал он. — Доколе граждане Рима будут лишены услуг, которые может оказать им только один человек на свете — Гней Помпей, справедливо называемый Великим? — Сам Цицерон на ассамблее не был, но получил подробный отчет о произошедшем.
Как раз перед окончанием суда над Муреной — думаю, что это было 1 декабря, — Цицерона посетил Санга. Глаза сенатора блестели от радости, так как он только что получил важные новости. Галлы сделали, что их просили, и вышли на вольноотпущенника Суры Умбрения на Форуме. Их встреча была совершенно естественной, а беседа — дружелюбной. Галлы жаловались на свое положение, проклинали Сенат и объявили, что согласны со словами Катилины: смерть лучше, чем жизнь в таких рабских условиях. Насторожив уши, Умбрений предложил продолжить
— И что ответили на это галлы? — спросил Цицерон.
— Как им и было сказано, они попросили список заговорщиков, — ответил Санга, — с тем, чтобы можно было оценить шансы на успех. — Он достал восковую дощечку, на которой мелким почерком были написаны имена. — Сура, Лонгин, Бестий, Сулла, — начал он читать.
— Эти имена нам давно известны, — заметил Цицерон, но Санга поднял палец.
— Цезарь, Гибрида, Красс, Непот.
— Ну, это, конечно, выдумка, — Цицерон взял дощечку из рук Санги и пробежал список глазами. — Они просто хотят выглядеть сильнее, чем есть на самом деле.
— Я никак не могу это комментировать. Я могу только сказать, что этот список передал галлам Капитон.
— Консул, верховный жрец, трибун и самый богатый человек в Риме, который уже, кстати, осудил заговор? Я не могу в это поверить… — Тем не менее Цицерон перебросил список мне. — Скопируй его, — приказал он, а затем покачал головой. — Воистину — прежде чем задать вопрос, подумай, хочешь ли ты знать на него ответ. — Это была одна из любимых максим хозяина в судах.
— Что теперь должны сделать галлы? — спросил Санга.
— Если это правильный список, то я посоветовал бы им примкнуть к заговору. Когда произошла встреча?
— Вчера.
— А когда состоится новая?
— Сегодня.
— Очевидно, что заговорщики спешат.
— Галлы считают, что все начнется в ближайшие несколько дней.
— Скажи им, чтобы они потребовали как можно больше доказательств участия в заговоре этих людей. — Цицерон задумался и наконец сказал: — Лучше всего письма с личными печатями, которые они могли бы предъявить своим соплеменникам.
— А если заговорщики им откажут?
— Тогда галлы должны сказать, что их племя может пойти на такой убийственный шаг, как война с Римом, только имея веские доказательства.
Санга кивнул, а затем произнес:
— Полагаю, что после этого я выйду из игры…
— Почему?
— Потому что в Риме становится слишком опасно.
В качестве последней любезности он обещал сообщить ответ заговорщиков галлам, как только сам его узнает. После этого он уедет.
В это же время Цицерону приходилось присутствовать на суде над Муреной. Сидя на скамье рядом с Гортензием, он напускал на себя безразличный вид, но я замечал, как время от времени консул шарил глазами по членам жюри, изредка останавливая взгляд на Цезаре, который был одним из присяжных, на Суре, который сидел вместе с преторами, и, наконец, на Крассе, который располагался на той же скамье, что и Цицерон, но чуть дальше. Хозяин должен был чувствовать себя очень одиноким, и я впервые заметил, что у него появились седые волосы, а под глазами образовались темные круги. Этот кризис старил его.
На седьмом часу Катон завершил свою заключительную речь со стороны обвинения, и судья, которого звали Цоцоний, спросил Цицерона, готов ли он произнести заключительную речь от имени защиты. Казалось, что вопрос застал консула врасплох. После нескольких секунд копания в документах он встал и попросил перенести его выступление на следующий день, с тем, чтобы он мог собраться с мыслями. Цоцоний выглядел раздраженным, но так как становилось поздно, ему ничего не оставалось, как с неудовольствием удовлетворить просьбу Цицерона.