Ода абсолютной жестокости

Скоренко Тим

Я достаточно близко, чтобы нас не слышали другие.

Качаю головой.

Откуда это знает он?

Вполне вероятно, что кто-нибудь тут, наверху, знает даже то, что наш император – смертный. То, что хранится в глубочайшей тайне в Оменескорне, может стать достоянием многих в Фаолане. И все заверения Касса в том, что mortirum – это привилегия империи Оменескорн, – тоже ложь.

Мы движемся через поле роз. Главный въезд во дворец – это арка высотой в три этажа. Стены дворца расписаны. Фрески, отчасти выгоревшие на солнце, изображают батальные сцены,

судебные заседания, балы и прочие общественные события. Расписана и внутренняя поверхность арки. Тут у меня есть возможность присмотреться. Роспись – тончайшая, необыкновенно искусная. Тысячи часов работали художники, чтобы создать её.

А может, тысячи дней. Тысячи лет.

– Это Арокан, – говорит Касс.

– Кто?

– Арокан был величайшим художником всех времён. Он расписывал этот дворец. Он и его ученики. Расписывали более семисот лет. День за днём.

– А где он сейчас?

– Он исчез. Наверное, чем-то прогневал императора. И тот отправил его в каземат. Расписывать внутренние стены камер.

Шутка звучит мерзко.

Во внутреннем дворе нас ждут.

Двором это назвать сложно. Это огромная площадь внутри квадрата дворца. А посередине возвышается башня, соединённая с основным зданием двумя галереями на уровне третьего этажа.

Шесть человек в изящной сине-красной одежде. И около полусотни стражников, закованных в латы. И ещё десяток – на боевых носорогах. Мне становится как-то неуютно.

Вперёд выходит самый напыщенный из встречающих.

Наместник Глан выходит из паланкина одновременно с помощником Кассом. Они кланяются, принимающая сторона отвечает.

– Мы прибыли по спешному делу, – говорит Касс.

– Я знаю, – говорит сине-красный. – Кто из вас собирается посетить непосредственно императора?

– Наместник Глан, я и господин Риггер, посланец империи Оменескорн.

Сволочь. Сейчас я сделаю три шага вперёд и снесу ему голову.

Сине-красный кланяется мне.

– Мы рады принимать у себя посланца дружественной империи.

Дружественной. Как же.

– Со мной мои люди. Трое. Без них я не пойду, – говорю я.

– Хорошо, – легко соглашается сине-красный. – Итого шестеро. Остальные могут отдохнуть в боковом крыле.

Один из его помощников машет рукой и направляется к левому крылу. Наша вооружённая свита идёт за ним. Вся. Мне этого не понять. Касс и Глан остаются, по сути, без личной охраны. Жирный никогда себе подобного не позволял.

– Прошу, – говорит сине-красный и идёт к башне.

Я иду рядом с Кассом и Гланом.

– Это Баргот, встречающий. В его обязанности входит оценивать опасность явившихся на аудиенцию и принимать решения, связанные с их приёмом.

Если Баргот решил, что я безопасен, то он ошибся.

Солнце печёт неимоверно. Внутренний двор вымощен плиткой. Есть несколько круглых клумб с цветами, но они не создают ощущения уюта.

Мы идём к башне.

По-моему, за то, что я уже натворил в этой стране, меня должны залить в камень на следующую тысячу лет. А меня принимают как посланника дружественной империи. Вероятно, я чего-то не понимаю.

Широкая двустворчатая дверь в башню открыта. Она украшена потрясающей резьбой и росписью.

Первый этаж – это один большой круглый зал. Вдоль стены стоят стражники.

Баргот с небольшим поклоном показывает нам на стойки между колоннами.

– Вот здесь попрошу сложить всё оружие.

Я веду себя очень демонстративно. Достаю из сумки дробовик, кладу его на полку. Затем снимаю один меч, второй меч, устанавливаю их в пазы держателей. Снимаю плеть, аккуратно вещаю на крюк.

Метательные ножи останутся при мне.

Из-за одной из колонн появляются два человека. Один – обыкновенный стражник в доспехах, ничего особенного. Второго он ведёт на цепи. Тот одет в коричневую невзрачную одежду. На голове у него – нечто вроде маски с прорезями для носа и рта. Глаза спрятаны под маской. Цепь от руки стражника прикреплена к ошейнику на человеке.

Стражник подводит своего странного спутника ко мне. Тот ходит вокруг меня, обнюхивает, что-то бормочет. Отходит в сторону.

– Есть, – говорит неожиданно отчётливо и ясно.

– Прошу вас, – говорит Баргот, – сдайте всё оружие.

Я нехотя выкладываю ножи.

Нюхач снова подходит. После повторной процедуры он изрекает:

– Всё.

Следующим обследованию подвергается Касс. Затем – остальные. Ни на ком нюхач ничего не находит.

По периметру башни идёт широкая винтовая лестница с огромными ступенями. В какой-то момент она становится заметно круче, и мы поднимаемся на второй этаж.

– Что это был за урод? – спрашиваю я Касса по дороге.

– Императорский нюхач. У него есть выходные, в которые он превращается в обыкновенного человека. Затыкает нос – и в город. Когда его нос работает, он чует всё. Металл, камень, дерево. Оружие распознаёт сразу.

– Он таким родился?

– Нет, искусственно развивали обоняние.

– Почему он на поводке и с закрытыми глазами?

– Когда он живёт миром запахов, его почти невозможно контролировать. Так проще. Иначе он может, например, «зависнуть» на каком-нибудь запахе, и всё, ничем не оттащишь. Или потерять сознание от избытка запахов. Глаза ему мешают. Он часто идёт на запах, а глаза тянут его в другую сторону. Это помогает сосредоточиться. Такая же работа, как другие. Он сам на это пошёл.

Второй этаж разделен на комнаты.

– Император примет вас наверху, – говорит Баргот.

Мы идём по широкому коридору. Навстречу идёт обнажённая женщина. Её тело украшено тысячью металлических украшений. Кожа густо испещрена серёжками, колечками и иголками. Интересно, сколько это весит?

– Император любит экзотику, – вполголоса поясняет Касс.

Касс напряжён. Но мне кажется, что это не из-за меня. Ко мне он привык. Он сознаёт, что нужен мне, и потому не слишком меня опасается. Я чувствую его напряжение. Мне кажется, он сейчас ведёт себя, как искусный актёр, который играет новую роль. Играет великолепно, но всё же это не он сам, а именно роль.