Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама
Шрифт:
Республиканцы также привели к власти деспотичного эксперта в сфере международной политики, Джона Фостера Даллеса, человека, который по своему характеру и по воспитанию являлся сторонником агрессивных, наступательных действий. Если Трумэн и Ачесон использовали, даже сверх всякой нормы, риторику «холодной войны», то, по крайней мере, частично их выступления были ответом на обвинения в принадлежности к «партии измены», как называл демократов Маккарти, и реакцией на небывалое общенациональное безумие, вызванное «потерей» Китая. Новый госсекретарь Даллес являлся радикальным сторонником концепции «холодной войны», что было вполне естественно. Ярый ее приверженец с инстинктами задиры и нарочитой агрессивностью, он считал, что именно так следует вести международные дела. Его вкладом стало балансирование на грани войны, политикой
В 1949 году, после падения гоминьдановского Китая, Даллес, тогда еще сенатор, заявил, что «наш тихоокеанский фронт» теперь «полностью открыт для окружения со стороны Востока… Сегодня положение стало критическим». Под окружением он понимал наступление китайских коммунистов на Тайвань, а оттуда на Филиппины, и возможность, как только появятся благоприятные условия, выйти за пределы основной территории материкового Китая, чтобы «двигаться и продолжать движение». Когда войска Маккартура в Корее были отброшены китайцами, Даллес сделал вывод, что враг становится все более грозным. Разгул бандитизма на Филиппинах, война Хо Ши Мина в Индокитае, коммунистическое восстание в Малайе, коммунистическая революция в Китае и нападение на Корею — «все это части единой модели насилия, планируемой и разрабатываемой на протяжении 35 лет и наконец достигшей завершающей стадии вооруженной борьбы и беспорядков» на пространстве Азии.
Смешивание нескольких стран Восточной Азии, проделанное так, словно они не обладали ни национальным своеобразием, ни собственной историей, ни какими бы то ни было отличиями, ни собственными обычаями, было признаком мышления человека, который либо отличался неосведомленностью и недостаточной глубиной суждений, либо сознательно вводил других в заблуждение и, провозгласив «принцип домино», позволил ему стать догмой. Поскольку все восточные народы казались западному обывателю похожими друг на друга, считалось, что и действовать они будут одинаково, то есть согласованно, как падающие костяшки домино.
Сын пресвитерианского священника, Даллес, среди родственников которого были миссионеры, сам искренне верил в Бога. От родственников он унаследовал такие качества, как религиозный пыл и ханжество, которые отнюдь не мешали ему вести себя в профессиональной деятельности порой подлым образом. Он по-своему воспринимал Чан Кайши и Ли Сын Мана, считал их «двумя джентльменами, которые являются современными воплощениями основателей церкви. Это христиане, которые пострадали за веру». На самом деле принятая ими вера принесла обоим не страдания, а власть.
В 1952 году Даллес опубликовал в журнале «Лайф» статью под названием «Политика бесстрашия», в которой выразил убеждение, что в отношении стран, где господствуют коммунисты, Америка должна продемонстрировать: «она хочет и ожидает того, что произойдет их освобождение». Под «освобождением» понималось низвержение коммунистических режимов. Поскольку в том году Даллес был главным разработчиком внешнеполитического курса республиканцев, он отверг политику сдерживания, назвав ее «негативной, бесполезной и безнравственной». Переходя на какой-то малопонятный жаргон, он призывал к «освободительному воздействию… в странах оказавшегося в неволе мира», что должно было привести к такому напряжению, которое сделало бы «правителей бессильными продолжать чудовищный курс и ознаменовало бы начало конца». Если эта риторика не была обычной для предвыборного периода пустой болтовней, то она весьма хорошо характеризовала человека, которому предстояло стать не просто госсекретарем, а фигурой, в течение следующих семи лет определявшей внешнеполитический курс США. Во время своего пребывания в должности Даллес стал самым высокопоставленным пресс-атташе, освещавшим американскую интервенцию во Вьетнаме.
Смерть Сталина в марте 1953 года оказалась событием, которое открыло дорогу к проведению Женевской конференции 1954 года и международному урегулированию войны в Индокитае. Напряженность, вызванная противостоянием в Европе, ослабла, когда новый русский премьер Георгий Маленков использовал свою речь на официальных похоронах, чтобы озвучить необходимость «мирного сосуществования». Затем министр иностранных дел Молотов выступил с инициативой проведения конференции великих держав. К большому неудовольствии
Состоявшееся в июле 1953 года заключение перемирия в Корее вызвало новые опасения, связанные с тем, что теперь Китай мог использовать свои вооруженные силы, чтобы способствовать победе коммунистов во Вьетнаме. Вьетминю удалось наладить пути снабжения из Китая, откуда он получал топливо и боеприпасы, причем объемы этих поставок возросли с ничтожных десяти тонн до более чем пятисот тонн в месяц. Теперь в правительстве активно обсуждалась возможность американской военной интервенции. Являясь той структурой, которая должна нести бремя ведения наземной войны, и пребывая в мрачном состоянии духа после ограниченных боевых действий в Корее, армия не хотела снова сражаться в условиях, когда ее возможности ограничены. Отдел планирования генерального штаба поставил этот вопрос на первое место, когда ему поручили сделать «повторный анализ важности Индокитая и Юго-Восточной Азии, дав оценку того, сколько может стоить их спасение». Та же проблема вызывала опасения у лорда Баррингтона, который доказывал, что если Британия будет вести войны в своих колониях, то «затраты на такое противоборство превысят выигрыш, ожидаемый в случае успеха». В отношении Вьетнама, как и в отношении британских колоний, ответ на важнейший вопрос об относительной стоимости войны так и не был получен.
И если в ходе этой дискуссии некоторые руководители ВМФ и ВВС настаивали на принятии решения в пользу боевых действий, то вице-адмирал Дэвис, который являлся советником министра обороны по иностранным делам, убеждал, что от участия в Индокитайской войне «следует уклоняться в силу совокупности всех издержек»; но если требования национальной политики не оставят иной альтернативы, «Соединенные Штаты не вправе обманывать себя, считая, что у них есть возможность частичного участия с применением лишь подразделений ВМФ и ВВС». Чтобы добиться хоть какого-то преимущества в воздухе, напоминал он, необходимы наземные базы, а базы потребуют наличия обслуживающего персонала, для защиты которого понадобятся боевые подразделения сухопутных сил. «Надо понимать, что нет дешевого способа вести войну, раз уж она началась».
«Частичное участие» было (и не без оснований) причиной главных возражений. В своих советах президенту руководители Пентагона подвергали критике «статичную» оборону Индокитая и высказывали убеждение, что войну следует переносить на территорию агрессора, «в данном случае — коммунистического Китая». По мнению Пентагона, именно Китай являлся врагом США в Азии, а вьетнамцы — всего-навсего его марионетки. Кроме того, начальники штабов высказали предостережение, которое оправдалось в последующие годы. «Едва все будет зависеть только от вооруженных сил Соединенных Штатов и от их престижа, выход из войны станет невозможен без достижения победы».
Вашингтон знал, какие факторы могут сделать победу труднодостижимой. Эти факторы должны были учитывать, если, конечно, допустить, что главы министерств и президенты пользовались сведениями, которые по их поручению добывали агенты государственных служб. В одном из докладов ЦРУ речь шла о «ксенофобии» местного населения, и там говорилось, что «даже если Соединенные Штаты разобьют основные силы Вьетминя, партизанские действия могут продолжаться в течение неопределенного периода времени», препятствуя установлению контроля над регионом со стороны антикоммунистических сил. При таких обстоятельствах Соединенным Штатам, «наверное, пришлось бы сохранять свое военное присутствие в Индокитае в течение последующих лет».