Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама
Шрифт:
На пресс-конференции, состоявшейся 7 апреля 1954 года, президент сделал заявление, которое внесло наиболее значительный вклад в кампанию по самовнушению. Он использовал словосочетание «эффект домино», чтобы показать, какие последствия будет иметь падение Индокитая под натиском коммунистов. К этому времени уже давно получила широкую огласку теория, согласно которой соседние страны Юго-Восточной Азии, подчиняясь некоему непреложному закону природы, одна за другой окажутся следующими жертвами экспансии. На пресс-конференции Эйзенхауэра теория получила название, которое столь же быстро вошло в анналы американской политики, как и термин «политика открытых дверей». Никто не сомневался в том, что эта теория соответствует реальности, хотя за рубежом она вызвала некоторый скептицизм, о чем свидетельствует в своих мемуарах Эйзенхауэр. «Нашей главной целью было убедить мир в том, что война в Юго-Восточной Азии была актом агрессии коммунистов, которые хотели подчинить весь регион». Американцев, «как и граждан трех присоединившихся государств, надо было убедить в истинном значении этой войны». Короче говоря, требовалось расширять сферу действия внушения, а люди со стороны должны были объяснить «истинное значение» войны народу, на земле которого она продолжалась уже семь лет. Потребность во всех этих объяснениях и оправданиях говорила о том, что с самого начала моральная сторона войны вызывала сомнения, которые с течением времени только усиливались.
Перед Женевской конференцией Вьетминь собрал силы, чтобы показать свою мощь. В марте 1954 года он с помощью набегов и артобстрелов вел осаду Дьенбьенфу, уничтожал полевые аэродромы французов, перерезал линии снабжения и, благодаря увеличившемуся объему китайских поставок, который во время этой схватки достиг 4000 тонн в месяц, добился того, что крепость оказалась в отчаянном положении.
Этот кризис эхом отозвался в Вашингтоне. Начальник французского штаба, генерал Поль Эли, прибыл в США с просьбой нанести воздушный удар и снять осаду с Дьенбьенфу. Столь критическое положение заставило адмирала Рэдфорда выступить с предложением совершить налет бомбардировщиков B-29s с авиабазы Кларк-Филд в Маниле. Предварительно он, наряду с несколькими чиновниками Госдепартамента и министерства обороны, поднял вопрос о возможности получения у французов принципиального согласия на использование тактического атомного оружия для спасения осажденного Дьенбьенфу. В Пентагоне группа по изучению этого вопроса пришла к заключению, что трех ядерных боеприпасов, при надлежащем применении, будет достаточно, чтобы «свести на нет все усилия Вьетминя», но такой вариант не был одобрен и даже предложен на рассмотрение французам. [17] Предложение Рэдфорда нанести обычный авиаудар, хотя оно и вошло в историю под кодовым наименованием «Операция Стервятник», не было санкционировано комитетом начальников штабов, как позднее утверждал адмирал, и получило лишь «концептуальное» согласие. Эли уехал домой ни с чем, если не считать обещания о выделении французам дополнительно 25 бомбардировщиков.
17
Есть мнение, что Рэдфорд хотел спровоцировать китайцев на ответные военные действия, чтобы они поспешно вступили войну с Соединенными Штатами еще до того, как Китай станет настолько сильным, что сможет угрожать американской безопасности. Его предложение о применении атомного оружия в Индокитае было в устной форме представлено помощником адмирала генералу Дугласу Макартуру, который тогда был советником при министерстве обороны и решительно высказался против этой идеи. «Если мы обратимся с этим к французам, — писал он Даллесу, — вся эта история, несомненно, получит огласку… и вызовет шум и крик в парламентах всех стран свободного мира», в частности, в странах-союзницах по НАТО, в особенности в Британии. Тогда от Америки начнут требовать заверений, что она не будет применять атомное оружие без консультаций с союзниками. К тому же советская пропаганда изобразила бы «наше желание использовать такое оружие в Индокитае как доказательство того, что мы испытывали оружие на местном населении». В приложенном к этому документу комментарии одного из сотрудников Даллеса написано: «Госсек не хотел сейчас обсуждать этот вопрос с адм. Р., а последний, как я понял, не поднял его в беседе с госсеком».
В то же самое время Даллес пытался найти условия, которые позволили бы американцам осуществить вооруженную интервенцию в том случае, если французы потерпят крах. Он созвал восьмерых членов Конгресса, в том числе лидеров сенатского большинства и меньшинства Уильяма Ноуленда и Линдона Джонсона, на тайную конференцию и попросил о принятии Конгрессом совместной резолюции, которая позволила бы применять в Индокитае военно-воздушную и военно-морскую мощь США. Рэдфорд, который присутствовал на этой конференции, объяснил, почему такой шаг является крайней необходимостью, и предложил нанести авиаудар 200 самолетами с авианосцев в Южно-Китайском море. Даллес весьма энергично разъяснил, как ему представляется ситуация, которая сложится вокруг Индокитая, если тот будет потерян. Когда выяснилось, что план Рэдфорда не одобрен другими членами Объединенного комитета начальников штабов, и что у Даллеса нет союзников, которые выступили бы за проведение совместных действий, конгрессменам оставалось лишь заявить, что они, вероятно, могли бы добиться принятия такой резолюции в случае, если бы нашлись союзники и если бы французы пообещали остаться на поле боя и «ускорить» процесс предоставления независимости Вьетнаму.
В Париже французский кабинет вызвал посла Дугласа Диллона на экстренное воскресное совещание, чтобы обратиться с просьбой о «немедленном вооруженном вмешательстве палубной авиации Соединенных Штатов». Ему сказали, что судьба Юго-Восточной Азии и предстоящей Женевской конференции «теперь решается в Дьенбьенфу». Во время встречи с Даллесом и Рэдфордом Эйзенхауэр твердо стоял на своих условиях интервенции. В основе его непоколебимости лежали два незыблемых принципа: свойственное президенту почтительное отношение к соблюдению конституции и понимание того, что действия ВВС и ВМС обязательно приведут к втягиванию в конфликт наземных сил, применению которых он противился. На состоявшейся в марте пресс-конференции он сказал, что «не будет никакого вступления Америки в эту войну, если такое вступление не станет конечным результатом конституционной процедуры по объявлению войны, которая будет проходить в Конгрессе. Давайте теперь же внесем ясность. Вот это и будет ответом». Затем он согласился с выводом военных о том, что действия ВВС и ВМС без применения наземных сил не позволят американцам выполнить поставленную задачу, и сказал, что не считает нужным снова задействовать сухопутные силы, как было в Корее, то есть без перспективы получить приемлемый результат.
В ходе дискуссий, которые вели на эту тему военные, решительным противником наземной войны выступил начальник генерального штаба сухопутных сил, генерал Мэтью Б. Риджуэй, который спас положение дел в Корее. Направленный туда для того, чтобы заменить Макартура на посту главнокомандующего, он вывел 8-ю армию из состояния растерянности и повел ее в бой, что сорвало попытки Северной Кореи захватить страну. В итоге он если и не одержан победу, то, по крайней мере, восстановил прежний статус-кво и сдержал коммунистическую экспансию. Взгляды Риджуэя были весьма эмоциональными, и впоследствии их подтвердила группа наблюдателей, которую он направил в Индокитай в июне, когда крайне остро встал вопрос о военном вмешательстве Соединенных Штатов. Возглавляемая начальником отдела стратегического планирования и разработок генералом Джеймсом Гэвином, эта группа докладывала, что американские наземные силы будут нести «тяжелые потери», и если на начальном этапе потребуется пять дивизий, то когда начнутся полномасштабные боевые действия, возникнет необходимость в десяти дивизиях. Район боевых действий «практически лишен возможностей, которые современные вооруженные силы, такие как наши, считают необходимыми для ведения войны. Его телекоммуникации, автодороги, железные дороги, словом все, что делает возможным применение современных вооруженных сил на суше, практически не существуют». Чтобы создать эти возможности, потребовались бы «грандиозные инженерные и логистические усилия», связанные с огромными издержками. По мнению группы, «этим не стоило заниматься».
Эйзенхауэр был согласен с этим выводом, и не только по военным причинам. Он считал, что односторонняя интервенция США будет крайне неудачным политическим шагом. «Соединенным Штатам ни в коем случае не следует предпринимать односторонние шаги, направленные на поддержку французского колониализма, — сказал он одному из своих сотрудников. — В таких случаях односторонние действия пойдут нам во вред». При открытой агрессии со стороны Китая, подчеркивал он, также следует действовать совместно с другими странами.
Угроза того, что проблема будет урегулирована с коммунистами, заставила Даллеса развернуть кипучую деятельность, направленную на то, чтобы собрать союзников, особенно британцев, необходимых для совместных действий, заставить французов продолжать войну, отговорить китайцев от вторжения, намекая на применение атомного оружия, воспрепятствовать объединению, разделению, перемирию и любому другому компромиссу с Хо Ши Мином и вообще сорвать Женевскую конференцию, либо до, либо после ее созыва.
Подобно тому как волокна ткани впитывают краску, вашингтонские политики, благодаря неоднократным утверждениям о жизненной необходимости спасения Индокитая от коммунистической экспансии, впитывали в себя эту убежденность. Они не подвергали ее никакому сомнению и уже были готовы перейти к действиям. Из риторики она превратилась в доктрину, а политическая рекомендация в отношении позиции на Женевской конференции, предложенная президенту специальным комитетом по Индокитаю, была составлена в духе возбужденного ожидания предстоящего кризиса и своей тупой высокомерностью наводила на воспоминания о лорде Хиллсборо. В этот комитет, состоявший из представителей министерства обороны, Госдепартамента и ЦРУ, среди прочих входили заместитель министра обороны Роджер Киз, адмирал Рэдфорд, заместитель госсекретаря Уолтер Биделл Смит, помощник госсекретаря Уолтер Робертсон, а также Аллен Даллес и полковник Эдвард Лэнсдейл из ЦРУ. Пятого апреля комитет, в качестве первого и главного принципа, дал такую рекомендацию: «Для политики Соединенных Штатов приемлема только военная победа в Индокитае». Учитывая тот факт, что США не являлись воюющей стороной, создается впечатление, что в этом категорическом требовании присутствует некий элемент фантастики.
Во-вторых, если бы Соединенным Штатам не удалось добиться от французов поддержки данной позиции, следовало «немедленно инициировать шаги в направлении сближения с правительствами присоединившихся стран, с целью продолжения войны в Индокитае и активного участия в ней Соединенных Штатов», причем независимо от наличия или отсутствия согласия французов. Проще говоря, это означало, что США следовало вступить в войну по просьбе присоединившихся стран. Далее говорилось, что «в Индокитае не следует заключать никаких перемирий, пока не будет достигнута победа», которая придет либо в результате «успешных военных действий, либо недвусмысленного признания коммунистами своего поражения». Поскольку после падения Дьенбьенфу военные действия едва ли могли свидетельствовать о близости успеха и поскольку возможность признания Вьетминем своего поражения была не более чем пустой фантазией, а также поскольку Соединенные Штаты находились не в том положении, чтобы решать, следует или нет заключать перемирие, данное условие являлось совершенно бессмысленным. И наконец, чтобы преодолеть определенную пассивность в отношении исходного американского тезиса, комитет настаивал на принятии «экстраординарных» усилий, направленных на то, «чтобы сделать жизнеспособной концепцию коммунистического империализма как угрозы, которая распространяется на все государства Юго-Восточной Азии».
Нет никаких документальных свидетельств о том, как сложилась дальнейшая судьба этого документа, был ли он вынесен на обсуждение, отклонен или принят. Впрочем, это не имеет никакого значения, поскольку тот факт, что его вообще смогли сформулировать, отражает тот образ мыслей (или то, что приходит на ум государственным деятелям), который определил дальнейшее развитие событий и проложил дорогу к будущей американской интервенции во Вьетнам.
Усилия Даллеса, направленные на то, чтобы собрать союзников для совместных действий, оказались бесплодными. Британцы проявили упорство и, не согласившись с мнением американцев, пытавшихся убедить их в том, что Австралия, Новая Зеландия и Малайя являются будущими участниками реализации «принципа домино», решительно отказались принимать участие в каких бы то ни было операциях до тех пор, пока не будут оглашены решения Женевской конференции. Французы, несмотря на кризисное положение и просьбу о нанесении воздушного удара, не стали приглашать Соединенные Штаты принять участие в войне, посчитав, что открытое партнерство нанесет ущерб их престижу, который ни одна нация не воспринимает так серьезно, как французы. Они хотели, чтобы конфликт в Индокитае продолжал оставаться их внутренним делом и не становился частью единого фронта борьбы с коммунизмом. Нежелание, с которым Даллес сталкивался в том и в другом случае, отчасти было результатом его собственной деятельности, поскольку тревога, вызванная выступлением Даллеса в январе предыдущего года, в котором он упомянул о «массированном возмездии», заставила союзников испытывать беспокойство, связанное с тем, что Америка может начать атомную войну.