Одаренная
Шрифт:
— Не знаешь, сколько это продлиться? — спрашиваю я Джун.
Она успокаивающе гладит мне руку, уловив напряжение в моем голосе, и я чувствую укол вины. Если бы не я, она бы продолжала свой путь к Колониям.
— Несколько часов.
Джун умолкает, когда Рейзор отводит Медика в сторону. С рук на руки передаются деньги — они ударяют по рукам. Тесса помогает Медику надеть маску, затем показывает мне большие пальцы. Джун поворачивается ко мне.
— Почему ты не рассказала мне, что уже встречалась с Электором? — шепотом спрашиваю я. — Ты всегда говорила о нем, как о совершенно незнакомом человеке.
—
Я вспоминаю наш поцелуй в ванной. Потом я представляю потрет нового Электора и Джун в более старшем возрасте, стоящую рядом с ним, в качестве будущего Принцепса Сената. Об руку с самым богатым человеком в Республике. Ну, я кто, отброс на какой-то грязной улице с двумя банкнотами в кармане, соображая, что еще я могу предложить девушке, кроме того, как позависать с ней несколько недель? Кроме того, разве я уже забыл, что когда-то Джун принадлежала привилегированной семье — что она тусовалась с такими людьми как молодой Электор на потрясающих вечеринках и банкетах, в то время как я все еще добывал себе пропитание на помойках Озерного сектора? И это впервые, когда я представил её с мужчинами из высшего класс? Неожиданно, я почувствовал себя так подурацки из-за того, что сказал ей о своей любви, как будто я мог заставить её полюбить себя в ответ, как какую-нибудь девчонку с улиц. Да и как бы там ни было, она все равно не сказала этого в ответ.
Почему меня вообще это беспокоит? Это не должно причинять столько боли. Ведь не должно? Разве у меня нет более серьезных проблем, из-за которых стоит переживать?
Ко мне подходит Медик. Джун сжимает мою руку; я неохотно убираю свою руку. Она из другого мира, но делает все это ради меня. Иногда я принимаю это как должное, а потом удивляюсь, как у меня хватает духа сомневаться в ней, когда она, не задумываясь, подвергает себя опасности ради меня. Ей проще было бы оставить меня. Но она так не поступила. «Это мой выбор», — сказала она мне.
— Спасибо, — говорю я ей. Это все, что мне удается выдавить из себя.
Джун изучает меня, а потом едва касается поцелуем моих губ.
— Ты и пикнуть не успеешь, как все закончиться, а потом ты сможешь лазать по зданиям и бегать по стенам с такой скоростью, как никогда прежде. — Она задерживается на мгновение, затем выпрямляется и кивает Медику и Тессе. А потом уходит.
Я закрываю глаза и судорожно вздыхаю, когда приближается Медик. С этой точки обзора, я совсем не вижу Тессу. Чего уж там, какие бы ощущения операция не принесет, хуже, чем выстрел в ногу не будет. Правда?
Медик накрывает мне рот влажной тканью, и я отправляюсь в полет по длинному темному туннелю.
Искры. Воспоминания откуда-то издалека.
Я сижу вместе с Джоном за нашим маленьким столом. Нас обоих освещает зыбкий свет трех свечей. Мне девять. Ему четырнадцать. Стол более шаткий, чем когда-либо — одна из ножек сгнила, и каждый месяц, или около того, мы стараемся продлить её жизнь с помощью гвоздей, да картона. Джон держит перед собой открытую книгу. Его брови сведены. Он сосредоточен. Он читает очередное предложение, запинается на двух словах, а потом терпеливо переходит к следующему предложению.
— Ты очень уставший, — говорю я. — Наверное, тебе бы лучше отправиться в кровать. Мама сойдет с ума, если увидит, что ты еще не спишь.
— Мы закончим страницу, — бормочет Джон, слушая вполуха. — Если тебе не нужно ложиться спать.
Это заставляет меня сидеть прямее.
— Я не устал, — настаиваю я.
И мы опять горбимся над страницами, и Джон читает вслух следующее предложение.
— В Денвере, — говорит он медленно, — после...завершения северной Стены, Электор Примо...официально...официально...
— Считает, — говорю я, помогая ему.
— Считает...это преступлением... — Джон замолкает на несколько секунд, затем мотает головой и вздыхает.
— Против, — говорю я.
Джон хмурится, глядя на страницу.
— Уверен? Разве это правильное слово. Ну ладно. Против. Против государственной власти ввести… — Джон умолкает, отклоняясь на спинку стула, потирая себе глаза. — Ты прав, Дэни, — шепчет он. — Может мне лучше лечь спать.
— В чем дело?
— На страницах какие-то пятна. — Джон вздыхает и стучит пальцем по бумаге. — У меня от них голова кругом.
— Еще немного. Закончим после вот этой строчки. — Я указываю на строку, на которой он остановился, а затем читаю вслух слово, которое доставило ему немало неприятностей. — Столица, — говорю я. — Появление в столице без получения официального разрешения считается преступлением против государства.
Джон слегка улыбается, когда я читаю предложение без единой ошибки.
— Ты совершенно точно пройдешь Испытание, — говорит он. — Ты и Иден. Я провалился, но уверен, что вы блестяще сдадите экзамен. Вы оба очень умные.
Я отмахиваюсь от его похвалы.
— Меня не волнует средняя школа.
— А должна. По крайней мере, у тебя будет шанс попасть туда. А если будешь хорошо учиться, Республика может отправить тебя в колледж, а затем в армию. Есть о чем поволноваться, верно?
Неожиданно раздается стук в нашу дверь. Я поднимаюсь. Джон отодвигает меня себе за спину.
— Кто там? — спрашивает он.
Стук становится громче, и я закрываю уши, чтобы не слышать этого шума. Мама заходит в гостиную, держа на руках спящего Идена, и спрашивает нас, что происходит. Джон делает шаг к двери, готовый открыть ее, но до того, как он успевает это сделать, кто-то снаружи выбивает дверь и в комнату врывается вооруженный патруль. Впереди стоит девушка с длинными черными волосами, собранными в хвост, а глаза у нее блестят золотым блеском. Это Джун.
— Вы арестованы, — говорит она, — за убийство нашего славного Электора.
Она поднимает пистолет и стреляет в Джона. Затем в Маму. Я кричу изо всех сил, так громко, что начинают болеть голосовые связки. И все погружается в темноту.
Все тело пронзает резкая боль. Мне десять. Я снова в лаборатории Лос-анджелесской Центральной Больницы, запертый, как и многие другие, привязанный ремнями к больничной каталке, ослепленный светом флюоресцентных ламп. Надо мной склоняются врачи с масками на лицах. Прищурившись, я смотрю на них. Почему они держат меня в сознании? Свет такой яркий — все...происходит так медленно, как будто, я пробираюсь сквозь густой туман.