Одержимость Малиновского
Шрифт:
— Терпимо. Вань, я не буду делать аборт.
— Какой, к херам, аборт?! — рявкнул он и уже тише: — Извини. С чего тебе в голову взбрело, что я не хочу ребёнка?
— Таблетки, что ты мне дал, красноречиво об этом говорили.
— Это витамины! — вновь рявкнул.
— Да я-то откуда знала, что это витамины?! — заорала тоже. — Ты мне даже не намекнул! Я же спрашивала тебя, а ты всегда уходил от ответа! Сам создал такую ситуацию, а теперь я крайняя, да?!
— А тебе не приходила мысль, что я боялся?
— Чего, Вань? Ответственности?
— Вот последнего я никогда не боялся. Тебя
Видимо, даже не понял, что проговорился. Ну я решила: если и выяснять отношения, то до конца, ничего не оставлять на завтра.
— Вань, я знаю, что ты пять лет назад участвовал в эксперименте и потом у тебя были проблемы. Не пойму только, зачем тебе это нужно было?
Вначале он поперхнулся. Поставив стакан на тумбочку, рассмеялся, вот только смех был с примесью боли. Отсмеявшись, он покачал головой:
— Звезда моя, кто тебе эту глупость сказал? Я бы ни за что на свете по доброй воле не стал участвовать в таком дерьме. Не так я хотел тебе рассказать об этом… Ну да ладно… Только поклянись, что больше никому не расскажешь о том, что сейчас узнаешь.
— Обещаю.
— Моя мама нелегально попала в Германию, кое-то об этом узнал и решил воспользоваться случаем. Был один мерзавец, который задался целью создать сверхлюдей. Он находил женщин, которых никто искать не будет в случае неудачи, и испытывал на них свой экспериментальный препарат, мотивируя их тем, что беременность протекает с осложнениями. Не одна моя мама была жертвой этого мерзавца. Женщины даже не догадывались, что с ними делают. Итог: на свет появились дети с некими преимуществами. Но со временем что-то пошло не так. Это дети были агрессивны и среди них есть те, кто сошёл с ума.
— Вань, но ты же не агрессивный.
И опять смех, от которого мороз пробегает по коже.
— Звезда моя, опять ошибаешься. Меня можно сравнить с вулканом, который ошибочно считают спящим, но в действительности внутри меня клокочет и требует освобождения раскалённая добела лава. Просто я научился контролировать и перенаправлять ее энергию в полезное русло. Если ты имеешь в виду в детстве — ну так мне повезло, что мама уехала из Германии. Это и спасло меня от безумия. Но от судьбы никуда не уйдёшь, и в итоге я всё равно попал в лапы этого мерзавца. И на этот раз он приготовил особенный… — вновь на лице Ивана появилась горькая усмешка, — разработанный лично для меня препарат. Я — его триумф, но этого ему было мало, эта тварь хотела большего. Знаешь, что мне помогло выжить?
— Нет… — произношу едва слышно, борясь со слезами.
Нельзя показывать их Ивану. И я не заплачу ради него. Мужчины не любят, когда их жалеют. Они такие странные — хотят этого, но не любят. Сложно их понять, как и им нас. Да и не стоит пытаться, нам нужно всего-то научиться
— Ты…
Я даже не знаю, что сейчас почувствовала: радость, восторг, счастье? Не могу сказать точно. Но сердце впервые встрепенулось без страха и боли, словно в этот миг все рубцы от старых ран исчезли.
— …Ведь недаром отец называет тебя звездой. Не знаю, как для других, но для меня ты всегда была путеводной звездой, которая своим сиянием освещала мне путь в кромешной тьме. Я засыпал и просыпался с мыслью о тебе, ты — центр моей Вселенной. Ты моё солнце, дарящее жизнь…
— Вань, это самое прекрасное признание в любви. — Всё-таки предательские слёзы проступили на глазах. — Прости, это не то, что ты подумал, это слёзы от счастья. Я ведь тоже просыпалась и засыпала с мыслями о тебе. Да что там, я каждую свободную минуточку думала о тебе, любовь в разлуке не угасала, а, наоборот, разгоралось всё сильнее. Ванька, я так сильно тебя люблю… так сильно. Даже когда ребёнком была не могла без тебя, и всё тут. Ты работаешь, я рядом копошусь или смотрю на тебя. Ты такой… красивый, когда размышляешь. А когда ты рядом, я чувствую себя целой… Прости меня, Вань, за побег, а? Прости, что испортила всё. — Слёзы всё-таки брызнули из глаз. Будь они неладны эти гормоны. — И за слёзы прости, — всхлипнула.
Иван рвано вздохнул и опустился на колени рядом со мной:
— Ты девочка, тебе показывать эмоции можно, не стыдись их. А то, что сбежала… Вы женщины народ эмоциональный, часто пускаетесь в бега, когда напуганы. Природа, наверное, диктует своё — бежать, сверкая пятками, от приносящего боль источника и опасности. Я всё понимаю и не сержусь, правда.
Его тихий голос успокаивает.
— Вань, ты такой хороший! — Обнимаю его крепко, прижимаясь всем телом. — Такой родной…
Неверное определение. Вжимаюсь в него, хочу стать частью его. И сейчас мне плевать, что я Беркутова и должна быть сильной, вернее, была Беркутовой. Отныне я Малиновская и имею право побыть хоть немного слабой девочкой. С Ваней можно и не стыдно. Даже на руки к нему захотелось, как в детстве. Ох уж эти гормоны…
Я бы так вечно просидела — в его объятьях хорошо и спокойно, вернее, правильно.
— …Мне иногда кажется, что у нас не просто любовь, а нечто большее… — озвучиваю свои мысли, нехотя выпуская его из своих объятий.
— Такая мысль и мне приходила в голову. Ответ где-то рядом, но я не могу его уловить — ускользает. Но я разберусь, веришь?
И смотрит так, словно души касается, нежно так… Ой мамочки, только опять бы не разрыдаться от умиления… Или от счастья? Неважно. Но два раза подряд ливень — это уже перебор.
— Верю, Вань.
— Можно? — показывает глазами на живот.
— Нужно, Вань. Давно нужно…
Он медленно приближает руку, и я вижу, как она у него от волнения дрожит. А я с замиранием сердца ожидаю его прикосновения. Господи, это так волнительно! Первое осознанное прикосновение отца к своему чаду, пусть он ещё там, как фасолька, это неважно. Главное в другом: кажется, что вот сейчас, в эту секунду, наше семья сложилась, словно пазл, все элементы найдены и на месте. Нет больше между ними разделяющих, словно пропасть, секретов.