Одержимость шейха
Шрифт:
Она делает решительный шаг в мою сторону, но, видимо, не рассчитав своих сил, едва ли не падает. Слава Всевышнему, я успеваю это предугадать и подхватить ее исхудавшее тело, сжимая его, пока смысл каждого брошенного мне слова вонзается копьем в мою грудь. Внезапно Джансу издает крик боли, но я не сразу понимаюего причины. А когда ощущаю влагу под ладонями, тут же отрываю от ее спины руку, с ужасом замечая кровь.
— Джансу… — сдавленно произношу я в полном смятении, в то время как в груди все сжимается от осознания, что она ранена.
Мыча от боли, девушка сминает на мне джеллабею, неосознанно ища у меня облегчения.
— Неси ее в кровать, — раздается строгий указ старухи,
Не медля ни секунды, как можно аккуратнее подхватываю скрюченное тело на руки и устремляюсь следом за ведьмой, слыша, как хрустит под ногами стекло и как часто и прерывисто дышит Джансу. Ведь, как бы я ни старался, рукой все равно затрагиваю пораженные места. А когда я укладываю худенькое тело в постель, Магра тут же отталкивает меня в сторону и разрезает ножницами окровавленную рубашку. И я с ужасом изучаю то, что предстает перед моими глазами: спину, испещренную длинными кровавыми бороздами. Мне не нужно гадать, откуда они появились на нежной девичьей коже. Это следы от плети. И они свидетельствуют о ярости того, кто наносил удары.
Хватаю Магру за плечо, вынуждая смотреть мне в глаза.
— Кто с ней сделал это? — требовательно срывается с моих губ, но Магра насмехается надо мной своими необычными глазами. — Говори!
— Спроси у девушки, думаю, ее глаза видели больше, чем мои.
— Я вырву твои глаза, если ты будешь играть со мной, Магра. Как она оказалась у тебя? Где ты ее нашла? Скажи мне, чтобы я отрубил лично голову каждому ублюдку, причинившему ей боль.
— Так, может, начнёшь с себя?
Проклятая!
— Ты когда-нибудь доведёшь меня до греха, женщина! — цежу сквозь зубы, с трудом удерживаясь от крика, чтобы не тревожить притихшую Джансу. — Обработай все раны, утром мы уезжаем.
Ведьма останавливается, бросая на меня взгляд, будто перед ней стоит осел.
— Ей рано вставать на ноги.
— Она здесь не останется, — резко вырывается из моей вздымающейся груди. — Я отвезу ее домой.
— У нее нет дома. — Магра доходит до тумбы, где стоит таз, и, взяв его, возвращается ко мне. — На меня можешь злиться сколько хочешь. Девушку пожалей. Любая инфекция грозит ей ухудшением состояния. Уверен, что справишься с уходом за ней в условиях пустыни?
— На все воля Аллаха.
Ведьма усмехается. Смеется прямо мне в глаза.
— Отцовская гордыня.
— Лучше быть гордым, как отец, чем трусливым, как мать. Я от своего никогда не откажусь.
Магра смотрит на меня. Но больше ничего мне не говорит. Даже ее глаза становятся холодными и безмолвными. И, прежде чем уйти, она вручает мне таз с отваром трав.
— Поступай как знаешь. Но если ты ее забираешь, то и ухаживай сам. Я не буду тратить время на труп, который ты привезешь в Черный дворец.
_________
Такыр (1) прим. от автора — форма рельефа, образуемая при высыхании засолённых почв в пустынях с характерными трещинами усыхания, образующие характерный узор на глинистом грунте.
Глава 24. Целебные травы
Смотреть на чужие страдания я привык, а в крайнем случае мог одним взмахом сабли и избавить от них, проявив милосердие, но здесь все иначе. Эта девушка волнует меня. И я скорее бы отсек себе голову, чем прибег к подобному методу. Вместо этого я как можно осторожней промываю каждое рассечение на спине, вот только от любого прикосновения ее лицо искажается от боли, за что я начинаю ненавидеть себя еще больше. И все же я продолжаю, сцепив зубы, обрабатывать каждую кровавую борозду, мысленно обещая себе, что найду ублюдка, который это сделал, и заставлю его испытать все муки ада.
Однако
Сглотнув, я бросаю окровавленную тряпку в таз и устало опускаюсь на стул рядом с кроватью. Этим же отваром меня выхаживала Магра после битв в пустынях, так что я знаю, какими сильными свойствами обладают эти травы. Скоро Джансу станет легче, пусть это облегчение и дается ей очередным мучением, истязающим галлюцинациями, жаром и ломотой в костях. Но вскоре ее дыхание успокаивается, становится размеренным и глубоким, сдавленные мычания стихают, а тело перестает дергаться в поисках облегчения.
Сейчас больше ничего нельзя сделать, остается только ждать. Делать то, что подобно пытке. Смотреть, как она лежит на животе, оголенная по пояс, в окровавленных ошметках разрезанной рубахи, слушать ее медленное и тяжелое дыхание и перебирать ярко-рыжие волосы, беспорядочно разметавшиеся по подушке. Несколько прядей на лбу слиплись от пота, и я, не удержавшись, убираю их с изможденного лица девушки, на щеках которой уже появился здоровый румянец.
Как она выжила? Судя по ожогам, Джансу несколько часов пролежала под палящим солнцем. Она слишком нежна, чтобы бороться в таких условиях за свою жизнь, и все же ей удалось противостоять безжалостной пустыне, убивающей все живое. Все, кроме нее.
Джансу подобно редкому цветку, рожденному под солнцем, но совершенно не приспособленному к жизни под ним. Возможно, небесное светило грозилось ее убить, потому что завидует девушке, способной затмить его цветом своих волос в сочетании с белоснежной алебастровой кожей, которая сейчас покрыта пятнами и кровавыми бороздами.
Сжав челюсти, я склоняюсь к Джансу ниже, все еще не решаясь прикоснуться к ней так, как мне хочется. Изучаю то, что станет недоступным для меня, как только ее зеленые глаза распахнутся, чтобы вонзить в меня копья ярости. Любуюсь тонкой, едва ли не просвечивающей кожей и длинными, черными как ночь ресницами, которые изредка трепещут во сне. А еще эти губы... Пусть сейчас они потрескавшиеся и в них нет жизни, но их аккуратная, выразительная форма сводит меня с ума. Такие я когда-то видел на родине матери у фарфоровых кукол. Они как изящное и неповторимое украшение этой девушки. А на вкус слаще рая. Сглатываю, когда неспешно вдыхаю особый запах ее волос с легкой примесью цитрусовых нот. Цветок пустыни. Этому аромату нет объяснения, но он влечет меня на животном уровне.