Одержимость
Шрифт:
– Не верю, – солгала Маша.
Она как раз надеялась, что ребенок изменит их отношения. Андрон слишком много работает. Частенько Маша просыпается, когда его уже нет, а засыпает, когда он еще не вернулся. Будь у них малыш, Андрон спешил бы домой. К ней уже не спешит, а к нему – наверняка спешил бы. Наивно? Пусть, ей так легче.
– Андрюш, ты так легко говоришь на эту тему.
– О том, что мы можем расстаться?
– Да, – глухо выдохнула Маша, почувствовав, как стучит сердце, как холодеют руки и тело становится ватным, неуправляемым.
С ней всегда так, когда ее охватывает паника. Ей нельзя без Андрона. Она умрет без него. Обратной дороги в ту жизнь, из которой он вырвал ее, нет. Неужели он этого не понимает? И дело не в роскоши, не в колоссальных возможностях, а в том, что она не сможет без Некрасова. Он стал частью ее самой. Уйдет он – отомрет частица ее.
– Маша? – Андрон заметил признаки напряженности на ее лице.
Сердце закололо, что-то заныло под ложечкой. Появилась неприятная сухость во рту. Зачем она обманывает себя? Роскошь тоже стала частью ее самой. Другое дело, что без нее она проживет, а без Андрона – нет.
– Ты как маленькая. Сердцу не прикажешь. Вдруг ты полюбишь другого.
– Я??
– Ну, пошутил я, пошутил.
– Ты так ловко сменил тему. – Маша заглянула ему в глаза. – Я люблю тебя, Андрюша. Наверное, я слишком часто говорю об этом, что ты стал сомневаться.
– Я не сомневаюсь.
– Как сухо, казенно. Я ведь о любви говорю! – Она забарабанила кулаками по его груди.
– Перестань! Больно же! – Андрон крепко обнял ее. – Да перестань ты дергаться!
– Нам нужно что-то делать, иначе… Мы разбежимся и все забудем!
– Ничего себе заявление! Что же нам делать? – Некрасов был изумлен. Он никогда не видел ее такой.
– Я солгала. Я действительно думаю, что… Нам нужен ребенок.
– Ах, да, я забыл. Сегодня же займемся этим вплотную.
– Все шутишь? – Маша отстранилась. Очередная попытка поговорить по душам провалилась. С Андроном невозможно договориться, если он чего-то не хочет. Вот и ребенка не хочет. Что тут поделаешь? – Бог с тобой. Ты не меняешься.
– Как любой из нас.
– Скажи, приспосабливаться и изменяться – это одно и то же? – Маша сверлила его взглядом.
– Это разные вещи, но я не способен ни на первое, ни на второе.
– Спасибо.
– За что, Машуня?
– Ты предугадал мой следующий вопрос.
Андрон видел, что его слова ей не по душе. Ребенок. Ну почему с этим нужно спешить? Они еще так молоды. Что плохого в том, чтобы просто любить друг друга? Только он и Маша. Зачем она себя так мучает? Хорошо. Он ведь не возражает. Он «за»! Только от его согласия мало что зависит. Не получается у Машки забеременеть.
Время от времени она предоставляет ему «отчет о проделанной работе»: инъекции, процедуры, походы к врачу. Ему приходится делать вид, что он разбирается в графиках овуляции. С умным видом он рассматривает приложенный к ним «график их половой активности», даже не пытаясь вникнуть в то, что говорит Маша. Странно, что она настолько откровенна с ним. Его это в какой-то степени отталкивает, но Маша не понимает или не хочет понимать, что есть граница, которую мужчине пересекать не стоит. Он не гинеколог и никогда не хотел им быть. Его тошнит от медицинских терминов, которыми Маша легко оперирует. Андрону неприятны ее рассуждения, смысл которых сводится к тому, что в отсутствии детей не всегда виновна женщина. Глаза Маши влажнеют, она едва сдерживается от очередной истерики. Хотя бы в этом наметился прогресс: Андрон смог убедить ее, что к истерикам быстро привыкаешь.
Маша упряма. Она деликатно подталкивает Андрона к необходимости обследования. Знает он, что это такое. Он смотрел «Секс в большом городе». Нет никакого желания оказаться на месте бедного Трэя: отдельная комнатка, порножурнал и пробирка, в которую нужно собрать эякулят. От одного слова бросает в дрожь! Вот здесь заминка: Андрон как бы и не против обследования, но и не совсем за. Он боится оказаться крайним. Вдруг выяснится, что Маша не беременеет вследствие малой активности его спермы? Это может ударить по его мужскому самолюбию. Некрасов предпочитает оставить вопрос открытым и ничего не знать наверняка.
К тому же ему еще нет тридцати. Впереди полно времени для того, чтобы обзавестись ребенком. Когда-нибудь он почувствует, что готов стать отцом, а пока… Пусть Маша вычисляет оптимальные дни для зачатия. Пусть посещает семинары, психолога, меняет одного гинеколога на другого. Это ее территория, и он лишь соблаговоляет периодически выступать в качестве самого молчаливого слушателя. На него изливается горечь очередной неудачи, и его задача успокоить, вселить надежду. Пока это все, на что он способен.
А сейчас у него болит голова. Нужно подняться, но не хочется. Сегодня у него странное настроение.
– Доброе утро! Я уже проснулась. – Маша обнимает его и целует в щеку. Нежные шелковистые кудряшки приятно щекочут. Тонкий аромат исходит от ее волос. Голубые глаза смотрят на него с любовью. В них столько нескрываемого обожания, что Андрон уже не сердится. Как можно? Это его хрупкий белокурый ангел. Несовершенный, но преданный и приносящий удачу.
– Доброе утро, Одуванчик! – Ему нравится называть ее так. Некрасов считает, что ей совершенно не идет ее имя Мария. В нем есть что-то пафосное. Его Маша гораздо проще, доступнее. Наверное, поэтому он и придумал это прозвище.
– А я уже решила, что ты сейчас рявкнешь на меня! – Она прячет лицо у него на груди. – У тебя было сердитое лицо.
– Я маленьких не обижаю.
– Я взрослая! – Маша резко поднимает голову и обиженно надувает губки. Из нее плохая актриса. Она не умеет играть.
– Голова болит, – признается Андрон, хотя обычно он не любит жаловаться на недомогания.
– Снова? Что-то часто она у тебя болит. – Пристально вглядываясь в родные черты, Маша озабоченно вздыхает: – Не нравится мне это.