Одержимый ею
Шрифт:
— Тебе тоже, — ухмыляется он. — И никогда не будет. Поэтому лучше уступи её мне. Мы в этот раз официально поженимся, а ты трахай сколько влезет. Она всё равно не в моём вкусе. Ну, давай, соглашайся, я же тебе помочь хочу.
— Обойдёмся без твоей помощи, — отрезаю я.
— Предпочтёшь, чтобы Ингу ославили шлюхой и твоей подстилкой. Давай, вперёд. Когда это дойдёт до её родителей — не жалуйся.
— Мы разберёмся, — выскакиваю прочь, хряпаю дверью.
Беситься я могу сколько угодно, но в одном Тёмыч прав — что-то решать со статусом Инги надо как можно
Глава 14
ИНГА
Я жарю оладушки для любимого мужчины и размышляю о случившемся…
Мой Валерий — настоящий ураган в постели. Впрочем, не только в постели, но и под душем, и на столе в кабинете…
Вспоминаю о том, что случилось в эти два дня — и щёки заливает пунцовый румянец.
А какое пробуждение он устроил мне сегодня утром!
И теперь я хочу, чтобы каждая моя ночь и каждое моё утро начинались и заканчивались им. Чего уж лукавить хотя бы перед собой — я хочу быть не просто его любовницей, но и его женой. Родить ему детей, создавать уют, окружать заботой… Просыпаться от его ласк… Печь ему оладушки в конце концов.
Более того — я понимаю, что не с ним всё это невозможно. Никакому другому мужчине никогда не позволю прикоснуться ко мне. Лучше умру. А значит, такие простые радости как счастье материнства и семья мне не светят.
Когда я ухаживала за ним, избитым спецназовцами, Валерий ясно дал понять — никаких «нас» не существует.
У наших отношений нет будущего.
И думать иначе, на что-то надеяться — мучить любимого, который не сможет дать мне то, чего я так желаю.
Поэтому мечты надо давить в корне и жить одним днём, здесь и сейчас.
А завтра…
Завтра у нас не будет. А, может, не будет и нас самих. Не зря же Валерий сказал, что враги пока что только затаились. И что ударят обязательно, выбрав момент наибольшей слабости и уязвимости.
Тяжело вздыхаю.
Клавдия Свиридовна смотрит на меня с сочувствием.
— Эх, деточка, — произносит она, — я бы могла сказать, что рада за вас с Валеркой, потому что такая любовь, как у вас, — она ловко переворачивает румяный стейк, — редкость в нашей жизни. Вы же когда вместе — светитесь, как две лампочки. Только вот не радостно мне, детка, а тревожно. И за тебя, и за него. Не та атмосфера в этом доме, чтобы любви цвести. Скорее, она здесь чахнет…
Давлю слёзы. Нет, плакать не буду. Это тоже нечестно по отношению к Валере. Если увидит мои слёзы — почувствует себя виноватым. А вина разрушает и делает слабым. Больше никогда не позволю ему чувствовать вину. Мне хватит тех ужаса и отчаяния, которыми фонило от него тогда в библиотеке.
Решительно дожариваю оладушки и принимаюсь за салат.
К стейкам Клавдия Свиридовна меня не подпускает. К ним, говорит, нужен особый подход.
Зато по салатам — я непревзойдённый мастер.
Нарядно сервирую поднос и несу в кабинет, где трудится мой любимый зануда. Ставлю поднос на стол, и тут же оказываюсь в кольце сильных рук.
Меня
— Сокровище ты моё! — говорит Валерий, и я тону в его сияющем взгляде. Клавдия Свиридовна права — такая любовь, как та, в которой купают меня, в наши дни — музейная редкость. — А сама? — интересуется он.
Мотаю головой:
— Уже перекусила на кухне.
Получаю лёгкий удар по попе.
— Ай! За что?! — возмущаюсь.
— В следующий раз давай кушать вместе.
Согласно киваю: неизвестно сколько осталось у нас этих «вместе»…
… Дальше мой день просто мчится со скоростью поезда.
Приезжает модельер с платьем. Платье великолепно. Я даже думать не хочу о ценнике. Раз мой мужчина решил подарить мне такой наряд — я его приму.
Модельер, одетый, как попугай, — на нём малиновая футболка со стразами, кислотно-зелёный спортивный костюм с подкатанными холошами, кроссовки на громадной «тракторной» подошве, тоже малиновые и со стразами, — оглядывает меня как-то слишком скептически.
— У вас нетипичная фигура, — выговаривает он, наконец, противно растягивая гласные. — «Скрипки», «песочные часы» сейчас не в моде.
О да, фыркаю про себя, у вас всегда в моде одна фигура — швабра.
Развожу руками, произношу с притворной грустью:
— Сама страдаю. Одежду шьют или сорокового или сорок второго размера. А у меня, скорее, сорок первый.
— Нет! — фыркает модельер. — Нет-нет и нет. Проблема не в этом. У вас грудь и задница, мадам.
Боги! Это существо не знает, что у женщин бывает грудь и задница? А, ну да, судя по его внешнему виду и манере поведения, он больше по мужчинам.
— Грудь-то всего второго размера, — говорю, густо краснея. Некстати вспоминается, как уютно моей груди в ладони Валерия.
— Это проблема! Под моё платье предусмотрен нулевой! Понимаете, мадам, ну-ле-вой!
— Ну можно же подогнать… — робко предлагаю я.
Он взрывается:
— Подогнать! Резать шедевр!
— Это всего лишь платье! Его у вас купили! Оно моё, и я вправе ждать, что товар подойдёт мне! — этот «радужный» гад начинает меня заводить.
— Вы когда картину покупаете, что же заказываете перерисовать её под себя?
— Не сравнивайте, — возмущаюсь я, — картина — это несколько иное, это — произведение искусства. У нас с вами вещь, хоть и пошитая по индивидуальной задумке, но всё-таки рассчитанная на несколько другое использование.
— Боже! — восклицает он. — С кем приходится работать?! Накачают себе сиськи. Сосут у бандитов. И мнят себя принцессами!
Вот же урод!
Его мерзкие слова всё-таки вышибают слезу: ведь ничего из перечисленного я не делала! Но каждому же не объяснишь…
Айгуль, которая до этой минуты молча сидела рядом, вскакивает и, выругавшись на своём языке, убегает из комнаты…
Модельер продолжает бесноваться и оскорблять меня… Ровно до той поры, пока в комнату не влетает разъярённый Валера. Мой мужчина находит весьма изящные аргументы, чтобы убедить этого тряпичных дел мастера всё-таки подогнать платье мне по фигуре.