Одержимый
Шрифт:
— Наблюдение верное, — сказал Чернышёв. — Только смотря при какой температуре воздуха. Сколько сейчас?
— Минус семь, — доложил Ванчурин.
— Значит, до конца забрызгивания быть на палубе каше, — утвердительно сказал Чернышёв, — можно убирать лопатой. А вертикальные конструкции обледенеют быстрее: ветер их обдувает гораздо интенсивнее, чем палубу.
— Вряд ли, Архипыч, останется каша, — усомнился Ванчурин. — К двадцати часам, полагаю, температура понизится до минус двенадцати, ветер работает с норд-веста. Если к тому времени забортная вода не смоет кашу, она превратится в лёд.
— Алексей Архипыч, когда, по вашим наблюдениям, лёд достигает наибольшей прочности? — спросил Корсаков.
— Часа через три-четыре по окончании забрызгивания.
— А что скажут специалисты? — обратился Корсаков к гидрологам.
— Да, примерно так, — подтвердил Ерофеев. — Когда часть рассола вытекает или вымораживается, температура льда понижается, и он становится более прочным. Истина эта общеизвестна, а практический вывод предлагаю сформулировать таким образом: околку льда, если она не производилась в процессе обледенения, следует произвести сразу же по окончании забрызгивания, иначе потребуется в несколько раз больше усилий.
— И мысль правильная, я сформулирована толково, — кивнул Чернышёв. — Если нет возражений, так и запишем. Вот молодцы полярники, недаром про вас в газетах пишут и по высшим нормам кормят — смекалистые ребята, с мозгом. Именно сразу же — в этом весь секрет. Я знавал капитанов, которые не торопились с околкой — чего там, придём в порт, успеем! — а потом лёд становился, как камень, хоть отбойным молотком его кроши. Или, того хуже, начинался шторм, и тогда окалываться приходилось в аварийных условиях. Взять того же Васютина, — Чернышёв скрипнул зубами, — это теперь он большой начальник, учит плавать других несмышлёнышей, а два года назад возвращался с промысла на «Алдане» в новогоднюю ночь, обледенел по дороге как сукин сын, а гнать наверх команду пожалел, отец родной: пусть ребятишки отдохнут, сохранят силы поплясать вокруг ёлочки. А в пяти милях от берега — крен под пятьдесят градусов, ёлочку побоку, SOS в эфир, и если бы случайный танкер не взял «Алдан» на буксир…
— А сколько льда он набрал? — спросил Корсаков.
— Никак не меньше тридцати тонн, — припомнил Чернышёв, — Но дело не в количестве льда, у него ещё и танки были почти пустые — элементарно потерял остойчивость. — Чернышёв желчно усмехнулся. — И с тех пор товарищ Васютин настолько поумнел, что истины изрекает, лекции по радио нам, дуракам, читает!
Мы тактично смолчали: с «Буйного», который маячил на горизонте, час назад пришла радиограмма, рекомендовавшая капитану «Семена Дежнева» держаться ближе к берегу и при малейшей опасности покидать зону обледенения. Ничего особенного в той радиограмме не было, обычная перестраховка, но Чернышёв вышел из себя и долго орал на ни в чём не повинного радиста. Впрочем, все знали, что одно лишь упоминание фамилии Васютина совершенно лишает Чернышёва и подобия чувства юмора.
— Как-то увереннее себя чувствуешь, когда спасатель рядом, — простодушно и абсолютно не к месту поделился Баландин. И, увидев наши вытянутые лица, неспешно добавил: — При условии, конечно, что он не будет слишком назойлив, не так ли?
Чернышёв великодушно сделал вид, что не слышал этого оскорбительного замечания.
— Ну, с Васютина чего спрашивать, — с непередаваемым пренебрежением произнёс он, — удивительно другое: даже настоящие капитаны, такие, к примеру, как Сухотин и Григоркин, и те к обледенению относятся легкомысленно. Вернее, относились — до нашей январской истории в Беринговом море: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Да и японцы, и англичане, и немцы, и шведы — все на лёд поплёвывали: вместо того чтобы потратить сущую чепуху на оснащение экспедиции, забивали публике головы тайнами всяких там треугольников, где нечистая сила корабли в пучину втягивает. Я, конечно, не знаю… — Чернышёв еле слышно трижды постучал по столу, — есть эти самые тайны или нет, а то, что от обледенения сотни судов идут на дно, — факт. И только потому, что многие капитаны понятия не имеют, когда и каким образом нужно окалываться или, если позволяет обстановка, выходить из зоны обледенения.
— Чуточку сгущаете краски, — возразил Корсаков. — Лабораторные испытания на моделях в масштабе 1:48 и 1:12 мы всё-таки провели. Я не хочу сказать, что нам полностью удалось имитировать процесс обледенения, но теоретические расчёты у нас теперь имеются. А это, Алексей Архипыч, уже кое-что.
— Я имел случай, Виктор Сергеич, выразить своё уважение к вашей плодотворной работе, — с не очень ловко скрытой иронией сказал Чернышёв. — Уверен, что она исключительно полезна, даже необходима… для написания диссертаций. Но практические выводы, которые вы сделали, вызывают… как бы по-научному, помягче выразиться… А можно по-простому?
— Докторскую, между прочим, я защитил на другую тему. — Корсаков старался сдерживаться. — Прошу говорить конкретно.
— Хорошо, конкретно. Вот мы будем давать рекомендации Морскому регистру. Какое, по вашим расчётам, предельное количество льда может набрать судно, чтобы обеспечить высокую степень безопасности?
— Вы прекрасно помните: два процента от водоизмещения.
— Значит, на средний рыболовный траулер восемь-девять тонн, — кивнул Чернышёв. — Сказать, что получится, если ваша рекомендация войдёт в Морской регистр и станет законом? — Чернышёв сжал до ниточки губы и выдержал паузу.
— Добыча рыбы зимой прекратится! Да мы едва в море вышли, а набрали примерно столько — и что, бить во все колокола: спасите наши души?! Знать не знаю, как в бассейне вела себя ваша модель с такой нагрузкой, но рыбак выходит в море не дышать свежим воздухом, а ловить рыбу, и наша задача — научить его бороться со льдом, а не напугать до смерти! Если он наберёт восемь тонн и драпанет с промысла, спасибо за это нам скажет только рыба. Ваши аргументы, Виктор Сергеич, я внимательно изучил и отношусь к ним плохо: голая теория. Извините, если обидел.
— Мы собрались не для того, чтобы осыпать друг друга комплиментами, — сказал Корсаков. — Расчёты по остойчивости вы тоже подвергаете сомнению?
— Вот уж нет, в этом вопросе вы дока.
— Спасибо, — усмехнулся Корсаков, — приятно сознавать, что кое для чего мы ещё годимся. Насчёт рекомендаций спорить не буду, проверим их, как говорится, на своих шкурах. Но, памятуя недавнее прошлое, я настаиваю, чтобы начальник экспедиции согласовывал с её членами свои планы. Надеюсь, мы имеем на это право?
— Само собой, что я, волюнтарист какой-нибудь, — с важностью сказал Чернышёв. — Я за коллективное руководство.
— Отлично. — Корсаков пристальнейшим образом смотрел на Чернышёва. — Тогда один вопрос: если условия для обледенения останутся стабильными, сколько льда вы намерены набрать?
— А сколько сможем, — благодушно поведал Чернышёв и с некоторой мечтательностью добавил: — Хорошо бы побольше, правда, Митя?
— Снег да лёд — наш доход, — легко согласился Ерофеев. — Алесь без льда совсем одичал, еле уволок его с палубы.