Один день, одна ночь
Шрифт:
Она обошла собаку, которая именно в этот момент, собрав все силы, попыталась встать, замотала башкой и задергалась, да еще как! Митрофанова плюхнулась на задницу, что-то затрещало, кажется, юбка порвалась, зрители на крыльце дружно ахнули. Береговой обеими руками схватил собаку за загривок и заднюю лапу, всем весом прижал ее к земле – та, идиотка, забилась пуще прежнего.
– Держите, кому говорят! И вы, Екатерина Петровна! За уши держите!..
Неуловимое, мгновенное движение,
– Как?! – весело спросил Береговой, почти лежавший на гадкой собаке. – Уже все?! Ну, вы профессионал, Марья Максимовна!
Гиппопотам-альбинос фыркнул и велел никому не двигаться.
– Рану на спине обработаю.
С необыкновенным, поразительным проворством она добралась до своего чемоданчика, опять захрустели какие-то ампулы, надорвалась упаковка, мелькнули белоснежные салфетки.
Пальцы-сардельки молниеносно прошлись вдоль раны, что-то полилось, запахло антисептиком.
– Поднимите ее.
– Как?!
Марья Максимовна усмехнулась.
– Как хотите. Мне нужно ее перевязать.
Собака, которую, видимо, сразу отпустила боль, больше не сопротивлялась, но поднять ее было трудно – уж очень здоровая! Береговой с усилием поставил ее на лапы, и несколькими движениями, наклоняясь и почти подползая под пузо, Марья Максимовна забинтовала ее поперек живота.
Потом критически осмотрела свою работу и резюмировала:
– Неплохо. Можете отпустить, Владимир. Что вы в нее вцепились? Вы пугаете животное!
– Я пугаю?! – поразился Береговой.
И тут им всем стало весело. Очень весело и легко! Кажется, даже собака повеселела, потому что обвела их взглядом, потом кое-как повернула башку, изучила странные белые полосы, стянувшие бока, но не нашла в них ничего неприятного или опасного, потому села, а потом медленно и блаженно повалилась на бок.
– Отдыхай, – велела ей Марья Максимовна. – А вы, молодые люди, обработайте руки. Все же животное на редкость... неухоженное.
Береговой захохотал.
Митрофанова неловко перевалилась на колени и ощупала юбку сзади.
– Кать, ты чего? Вставай!
Митрофанова вскочила – не хватало еще, чтобы сотрудники видели ее стоящей на асфальте на коленях в порванной на заду юбке!
С крыльца потянулись любопытствующие и сочувствующие. Сочувствующих было много. Гораздо больше, чем в тот момент, когда Юлия Петровна запулила в собаку кирпичом!..
– Руки, Екатерина Петровна!
– Что?
– Это бактерицидное средство, подставляйте руки.
Катя подставила.
Береговой издалека время от времени длинно и внимательно взглядывал на нее. Она отворачивалась. Ей было отчего-то неловко.
Сотрудники подходили, глубокомысленно закуривали, заглядывали за беседку, обсуждали.
– Смотри, смотри, лежит!..
– Заснула, может?
– Да нет, отдыхает просто! Видишь, глаза открыты!
– Откуда это она к нам забежала?..
– Как откуда? Их таких на улице пруд пруди!..
Павел Иванович неразборчиво гудел в отдалении, Митрофанова слышала только «припадочная» и «бешеная».
– Надо бы ветеринарку вызвать, чтоб ее в приют отвезли. Или эмчеэсников!
– Какой приют?
– Они знают.
Митрофанова пробралась к медсестре. Та энергично складывала свой чемоданчик.
– У вас на щеках потеки, – мельком глянув на нее, сказала Марья Максимовна. – Хотите влажную салфетку? Утретесь.
Митрофанова стала вытирать лицо. От салфетки хорошо пахло.
– Спасибо вам.
– Не на чем.
– Как же? Собаку спасли, – негромко сказал Береговой совсем рядом, и они обе обернулись.
Он стоял очень близко и улыбался счастливой мальчишеской улыбкой.
– Подумаешь, уколоть да забинтовать, – пробормотала Марья Максимовна. – Разве ж это спасение? Ей дом нужен, хозяин. Уход. Вот это будет спасение. Пропустите, молодые люди.
И она пошла к крыльцу, к березкам, приготовленным к Троицыному дню, изящно держа в толстенной ручище с оттопыренным сарделечным мизинцем странный железный чемоданчик.
– А правду говорят, что она в Афганистане служила?
– Да ладно!
– Честно.
– Нужно в кадрах спросить.
– Да вот они, кадры! Павел Иванович, Павел Иванович, а правда...
Митрофанова сняла жакет, кинула на лавочку и повернула юбку так, чтоб дырка получилась хоть бы не на заду, а сбоку. В кабинете у нее есть другой костюм – на всякий случай. Вдруг кофе опрокинется или еще что-нибудь! Впрочем, за годы службы в «Алфавите» этот самый «случай» оказался первым, а костюм висел в шкафу со дня ее выхода на работу.
Она всегда готова к любым неожиданностям, хотя даже кофе никогда не опрокидывала!
Она аккуратно вынула из прорезей на манжетах запонки и стала закатывать рукава.
Собака, которая во время спасения была как будто ее личной, митрофановской, и объединяла ее с Береговым, теперь принадлежала всем. Сотрудники толпились вокруг, им было радостно, что ее не убили и не выкинули на помойку, а наоборот, полечили, и все чувствовали себя причастными к доброму делу.
Настроение у Митрофановой неудержимо портилось.
Она подхватила жакет, повернулась, чтоб идти на рабочее место, и очутилась нос к носу с Береговым, который, оказывается, так и не отошел, топтался рядом.