Один день солнца (сборник)
Шрифт:
За вторым поворотом шоссе — город уже отступил — они перебрались через кювет и, пройдя немного, устроились на отдых. Костька снял рубашку, полевой ветерок быстро высушил легкий детский пот. Ксения обтерла белой тряпкой лицо и шею, влезла рукой за ворот — там было горячо и влажно. Распеленутая дочь беспокойно сучила ногами и всхныкивала — требовала еды.
— Сейчас, сейчас… — отдуваясь, подала голос Ксения. — Эта уж свое не пропустит.
Она расстегнула ворот пошире, прижала тряпицу к грудной впадине, потом достала грудь.
Костька глядел на дорогу.
С той стороны, где они выбрали остановку, к шоссе подходила молодая березовая рощица, что и привлекло Ксению. Она расположилась под первым же деревцем, в тени.
С поля изредка подувало плотным, полным жарких запахов воздухом, словно где-то далеко взмахивали огромным опахалом. Заглушая шум дороги, в траве гудели шмели, стрекотали кузнечики живо шелестела на гибких ветках березы свежая листва. Ничто вокруг не напоминала о беде: в полную силу дышало пестрое разнотравье, обжитое невидимым глазу, но голосистым миром, покои й лад которого не поколебались, кажется, ни на волос. Густели после полудня горько-пряные запахи, ярко светило близкое горячее, солнце.
«Может, и зря ушли? — подумала, оглядываясь вокруг, Ксения. — Зря дома побросали? Как все там будет без глазу? Может, все же, и не дойдет до нас, задержат где — вон сколько людей к фронту погнали…»
Она остановила взгляд на шоссе и удивленно произнесла:
— Костя, сынок, что это там такое?..
В их сторону, роняя на ходу пожитки, быстро бежали от шоссе перепуганные люди. Некоторые оборачивались, глядели на небо и, пригибаясь к траве, не разбирая пути, бежали дальше, к березняку.
— Ложись! Ложи-ись!.. — кричал и махал им рукой худенький старичок, пытаясь остановить бегущих. Но его не слушали, не обращали на него внимания, и он тоже, пересиливая одышку, продолжал трудно бежать к спасительной роще.
Видимо, в то же самое время, как Ксения увидела бегущих в ее сторону людей, она услышала и сухой треск. Низко над шоссе пролетели два самолета. На их длинных боках были ясно видны чужие знаки — на желтом пятне ровные кресты. Сухой треск — были очереди их пулеметов. Раздались испуганные крики, сбилась с хода и завалилась в кювет груженая полуторка. Повеяло смертью…
— Ложи-ись!.. — задыхаясь, сипел старичок.
Прижимая дочку к груди, сгорбившись, Ксения бросилась вместе со всеми к лесу. Костька обогнал ее, он несся напрямик, по высокой сухой траве, сбивая метелки кипрея.
Самолеты скрылись за бугром, но в ушах все стоял гул их моторов — пронзительный, незнакомый, как и двойные кресты на узких боках. Гул этот, не успев растаять, стал вновь усиливаться, и остановившиеся было люди кинулись дальше к деревьям.
Самолеты делали второй заход. Один, как и до этого, нацелился на шоссе. Второй, шедший следом, отвернул в сторону, пересекая дорогу устремившимся к зеленой роще людям. От рева двигателя заложило
Когда Ксения приподнялась и в тревоге глянула в сторону леса, она вначале не увидела никого. Потом из травы, прислушиваясь, оглядывая небо, стали подниматься те, кто не успел добежать до спасительной чащи. Выпрямив непослушные ноги, вдохнув тугого воздуху, Ксения, как могла громко, позвала:
— Костя-а!
Из-за деревьев показалось несколько человек, и среди них и сын. Бледный, с полными ужаса глазами, он подошел к матери и дрожащими руками поправил обвисшее до земли сестрино одеяло.
— На, подержи, — сказала Ксения, передавая ему дочь. — Надо за вещами сходить…
Она скинула мешок и, неуверенно ступая, направилась туда, где они в страхе бросили корзину.
Лена, минуту назад прижатая к земле и отчаянно пищавшая под материным телом, спокойно смотрела на брата, тянулась рукой к его лицу и что-то лопотала. Она щурилась от яркого света дня, залившего все вокруг.
Невдалеке сошлись в одном месте несколько человек, оттуда долетали приглушенные голоса. Кто-то наклонился над травою…
— Что там, мам? — тихо спросил Костька, когда Ксения вернулась к детям.
— Дедушку, сынок, убило…
Кровь снова отлила от Костькиного лица. Он переступил ногами и сглотнул тошноту.
— Давай быстро, сынок, быстро! — Ксения опустилась на колени. — Я сейчас золотку нашу переверну…
Она торопливо перепеленала дочь и, захватив свободную ручку корзины, твердо зашагала с сыном по скрытым травою кочкам и рытвинам подлеска, держась подальше от голого полотна шоссе.
Большой выход — погреб в сухом углу двора — осенью заполнялся чуть ли не доверху: туда ссыпали картошку, ставили заново выпаренные кадки с огурцами и капустой, кадушки с грибами. В летнюю пору он пустовал — молоко, квас да яйца хранили в дому в подполе.
Когда понукаемая невесткой Ксения спустилась с детьми в подвал, она не сразу нашла, где и присесть: на скудном пространстве, тесно сплотившись на закиданном соломой земляном полу, пережидали беду несколько женщин и все их малое племя. Острые глаза впились в нового человека — Ксения оробело оглянулась.
— Устраивайся, устраивайся, — ободрила сверху невестка. — Кинь наземь что и садись, и ребяты пусть. — Она указала рукой в дальний конец — Теснее, бабы. Вон на картошку можно, на остатки, — детей или что…
Крышка опустилась. В темноте Ксения пошарила свободной рукой подле себя, в прореху соломы тронула ладонью стылый пол и подгребла к ногам немного сухих скользких стеблей.
Костька жался к матери, влек цепкими руками книзу; Ксения, оберегая стянутую одеялом дочь, присела.
— Мам!..