Один день ясного неба
Шрифт:
Замечательно, да, но ей всегда казалось, что встреча с будущим мужем останется в ее памяти более несомненной, более основательной.
Конечно, это твой выбор, сказала мать и решительно положила руку на запястье мужа, словно не желая слышать никаких возражений.
А ей хотелось почувствовать радость от своей покорности, проявить любовь к родителям, перестать прекословить хоть в чем-то.
– Хм, – произнесла Ингрид.
Анис долгое время гадала, не ревность ли это говорила, ведь подруга была старше и вскоре должна была выйти замуж, но Ингрид потом говорила «хм» на все, что ни делал Тан-Тан. Он ей не нравился, и больше, чем «хм», она не могла из себя выдавить. Несмотря на ворчание Ингрид,
Он был скуп на слова, но никогда не забывал пожелать ей доброй ночи или доброго утра таким тоном, что она ощущала себя особенной женщиной в его судьбе.
Даже сейчас.
Ее отец суетился, планируя расстановку свадебных тентов и количество порций тушеной рыбы и фруктово-ромовых запеканок с толстой сахарной глазурью и фасон голубого платья с длинным шлейфом. А ей претила вся эта суматоха. Под тенты слетались москиты, тушеная рыба заветривалась на открытом воздухе, а ромовые запеканки оказывались прогорклыми. Но преподобный Лати и его новоиспеченный зять все тщательно спланировали, притом что мужчины редко уделяли внимание деталям.
Она усердно старалась любить мужа и преуспела в этом. Но ее патетическое, выстраданное «нет» – Нет, Тан-Тан, я не могу опять на это пойти – изменило в их жизни все. И она сочла, что отсутствие между ними близости вызвано его печалью и что со временем он ее простит. Ей даже в голову не могло прийти, что он может волочиться за другой юбкой. Этого мужчину выбрал для нее отец, а ее отец был умный.
«Но ты же не думала, что он может быть счастлив, живя в браке с мулицей?»
Она отбросила полу длинной белой юбки и быстрым шагом двинулась по хрустящему песку.
Некоторое время назад кто-то прикрепил к доске объявлений рядом с ее рабочим помещением постер международного конкурса красоты. Анис задумчиво разглядывала разноцветные буквы и плохонькие фотографии. Это был уже второй конкурс, который она пропустит. Обычно они с Ингрид ходили туда вместе, а пойти одной было немыслимо. Конкурсантки, разодетые по последнему слову моды в наряды, пошитые местными дизайнерами, выглядели великолепно. Все как на подбор были ужасно соблазнительные милашки – просто загляденье! Ингрид как-то рассказала, что на свете есть страны, где женщины не хотят, чтобы ими восхищались. Эта новость их обеих жутко насмешила.
Она перевесила дурацкий постер на стену своего дома, освободив от него доску объявлений на работе. Оказавшись сейчас в узком коридоре, она провела руками по своему алтарю и его содержимому: небольшая бледно-голубая статуя Джай, державшая в руках священный огонь и ароматическое масло; тяжелая чаша с водой, которую она поспешила сменить, крошечный переливающийся кошелек старой подруги, письмо от родителей, написанное корявым маминым почерком; все еще свежий рододендрон, круглые пирамидки с ароматом медового чая. Она зажгла одну пирамидку, разогнала дым по коридору и сама вдохнула успокаивающий аромат. Здесь был ее первый дом до замужества, ее первый алтарь.
Времени до прихода клиентов оставалось не так много. Ей надо было успеть написать сообщение на доске снаружи, как она и прежде делала. После того, как она поговорит с Тан-Таном, они помирятся и все у них снова будет хорошо, она
Она стала искать мел. Но что написать? «Ушла по делу» – слишком кратко и непонятно. «По семейным обстоятельствам». Нет, не годится, а не то обеспокоенные люди прибегут к ней среди ночи. «Сегодня закрыто, извините». Может быть, так. Надо было поторопиться. Ей не хотелось, чтобы кто-то увидел ее расстроенное лицо или начал задавать вопросы. Она не умела врать. Анис нашла мел и принялась писать. Но белая палочка раскрошилась в ее нервных пальцах. Она выругалась, нашла другой кусок, но и он сломался. В горле застряло рыдание. Она его подавила.
«Девочка, только не плачь!»
Она присела на подушку и сделала несколько размеренных вдохов, уперев кончик языка в нёбо. Потом закрыла глаза, приложила ватную руку к груди и ощутила, как грудь поднимается и опускается.
«Успокойся!»
Тихий звук заставил ее поднять глаза.
Это был секрет, спрятанный за настенной лампой.
Она встала, чтобы его разглядеть. На ощупь секрет был похож на засохшее печенье. Стеснительный молодой человек, которому он принадлежал, не мог на него нарадоваться – и на него, и на свои хронические запоры. Но в конце концов он достаточно ей наговорил, чтобы избавиться и от секрета, и от запоров.
Люди редко оставляли здесь свои секреты. И она каждый день искала у себя в волосах случайно застрявшие секреты. Очищала их от пыли и грязи и выносила на задний двор, где подбрасывала, и секреты парили в ночном воздухе. Иногда секреты были старые и увесистые – такие улетали к звездам и разбивали их вдребезги. Упавшие осколки звезд крушили садовую мебель, дырявили крыши и покрывали газон липкими каплями белого сока.
Вычищать секреты было труднее, когда она была уставшая, особенно трудно было находить секреты, которые просачивались в тело. Когда Анис за день слишком утомлялась от работы, то с тревогой замечала, что ее магическая энергия иссякала, и тогда она не могла встать с кровати и даже теряла сознание. Однажды она, мастурбируя, не могла довести себя до оргазма целых три недели, пока Ингрид не выудила из ее легких девять секретов; иногда найти секреты можно было единственным способом: прислушиваясь к их характерному хихиканью. Ингрид клала ее на теплые камни и терла ей кожу до тех пор, покуда слипшиеся в сгустки слизи секреты людей не вылетали из нее, выдавливала угри из ее носа и из спины, тыкала иголкой в ее уши, разминала узлы на ее шее, заставляла потягиваться, пить воду, принимать ванну с ромом и ловить на лету толстых пурпурных бабочек в закатном небе.
– Что это за шум? – как-то спросила в прошлом году Анис, когда на всем протяжении сеанса ее отвлекало странное жужжание.
– Да это моя опухоль, – ответила Ингрид.
– Что? – Анис встала.
Но Ингрид насильно уложила ее обратно.
– Ты помнишь, что мне в этом году исполняется двадцать девять?
Она лежала, оцепенев.
– Но почему я только сейчас услышала?
– Этот шум начался какое-то время назад.
– Но, Ингрид, почему я его раньше не слышала?
Подруга потрепала ее по спине.
– Тебе и не надо слышать, дитя!
Иногда она называла ее «дитя». Как-никак она была ее наставницей-учителем.
Она просто отказывалась верить в родимое пятно Ингрид, покуда та не умерла.
Ей нужно было подготовиться к тому, что могло произойти далее. О боги, это же могло оказаться правдой. Ведь старуха наблюдала, как ее живот набухал, когда там возникали младенцы, она угощала ее жареной саподиллой и дважды чесала ей пятки, потому что сама Анис не могла до них дотянуться. Так с чего бы старухе говорить то, в чем она не уверена?