Один день
Шрифт:
Она была красавицей, но, казалось, ее это раздражало. Рыжие крашеные волосы были словно нарочно плохо пострижены — наверняка сама постриглась перед зеркалом или эта работа Тилли, или как ее там, горластой толстухи, с которой она вместе снимала квартиру. Кожа бледная, лицо припухло — потому что слишком много времени сидит в библиотеке и пьет слишком много пива в пабах. Очки делали ее похожей на недовольную сову. Подбородок мягкий и слегка оплывший, хотя, наверное, это детский жирок. (Или на словосочетание «детский жирок» тоже принято обижаться? И не стоит говорить, что у нее потрясающая грудь, даже если это правда, — обидится.)
Хватит
Если он сейчас уйдет, то наверняка никогда больше не увидит это лицо — разве что во время кошмарной встречи выпускников через десять лет. Она придет на встречу располневшей, разочаровавшейся в жизни и начнет ворчать, что он тогда улизнул, даже не попрощавшись. Поэтому лучше уйти тихо и не ходить на эти встречи. Надо двигаться дальше, думать о будущем. Там, в будущем, будет еще много разных лиц.
Но когда он уже решил вставать, губы ее вдруг дрогнули и растянулись в широкую улыбку, и, не открывая глаз, она сказала:
— Так что ты думаешь, Декс?
— О чем, Эм?
— О нас. По-твоему, это настоящая любовь? — спросила она и тихо рассмеялась, крепко сжав губы.
— Ты не можешь просто уснуть, да?
— Нет, когда ты пялишься на мой нос. — Она открыла глаза: зелено-голубые, ясные и умные. — Что у нас завтра? — пробормотала она.
— Ты имеешь в виду сегодня?
— Да, сегодня. Что за чудесный новый день нас ждет?
— Суббота. Выходной. День святого Свитина, между прочим.
— И что это за день?
— Есть примета такая. Если сегодня пойдет дождь, то он будет длиться следующие сорок дней — или все лето, точно не помню.
Она нахмурилась:
— Не понимаю.
— И не надо. Это просто поверье.
— Где будет дождь? Где-нибудь он всегда идет.
— На могиле святого Свитина. Он похоронен в Винчестерском соборе.
— Откуда ты столько о нем знаешь? — проговорила она, уткнувшись в подушку.
— Ходил в школу имени святого Свитина.
— Ах да.
— «Как на Свитина дожди, что-то там… та-та… не жди».
— Красивый стишок.
— Ну, я его до конца не помню.
Она снова засмеялась и сонно оторвала голову от подушки:
— Но Декс…
— Да?
— Если сегодня все-таки не пойдет дождь…
— Угу…
— Что ты будешь делать потом?
Скажи, что занят.
— Да ничего особенного, — ответил он.
— Тогда, может, что-нибудь придумаем? Вместе, я имею в виду.
Подожди, пока она уснет, и потихоньку смойся отсюда.
— Да, конечно, — сказал он, кивая. — Давай что-нибудь придумаем.
Она снова опустила голову на подушку.
— Новый день, — пробормотала она.
— Новый день.
Глава 2
Реальная жизнь
Чао белла!
Как жизнь? И как Рим? Вечный город — это, конечно, здорово, но я торчу в Вулвергемптоне уже целых два дня, и для меня это как целая вечность (хотя открою секрет: здешняя пицца «Хат» просто, просто обалденная).
После нашей последней встречи я все-таки решила согласиться на ту работу, о которой тебе рассказывала, — в театральном кооперативе «Кувалда». Последние четыре месяца мы занимались тем, что придумали и отрепетировали пьесу «Жестокий груз» при поддержке художественного совета, и теперь ездим с выступлениями. Это спектакль о работорговле, включающий повествование, фольклорные песни и довольно шокирующую пантомиму. Прилагаю дешевую фотокопию буклета, чтобы ты своими глазами увидел, какая это высокохудожественная постановка.
«Жестокий груз» — это пьеса из серии ОТ (обучающий театр), предназначенная для детей 77–73 лет и несущая послание, что рабство — это плохо. Она преследует священную цель — чтобы ни один ребенок, посмотревший спектакль, никогда не стал работорговцем и не заимел рабов. Я играю Лидию, и это… хм… да, между прочим, это главная роль. Лидия — избалованная и тщеславная дочь злого сэра Обадайя Гримма (уже по его имени понятно, что он не очень хороший человек). В кульминационный момент пьесы я наконец понимаю, что все мои красивые вещички, все платья (при этом я показываю на платья) и украшения (показываю на украшения) оплачены кровью других людей (плачу), и я чувствую себя грязной (тут следует посмотреть на ладони, точно те запачканы кровью), грязной в душе. Пьеса на самом деле очень мощная, правда, вчера момент был испорчен тем, что дети начали кидаться ирисками.
Ну а если серьезно, все не так уж плохо, если подумать — даже не знаю, к чему этот цинизм, видимо, у меня уже защитный механизм выработался. Дети прекрасно нас встречают (те, что не бросают ириски), и мы проводим занятия в школах — работа интересная и благодарная. Но я просто в шоке от того, как плохо дети осведомлены о своем культурном наследии, даже дети из индийских семей и те ничего не знают о своей истории. Понравилось мне также писать сценарий — появилось столько идей для следующих пьес и всякого разного. Поэтому мне кажется, что я занимаюсь стоящим делом, даже если ты думаешь, что я трачу время понапрасну. Я уверена, Декстер, просто уверена, что в наших силах изменить мир. Вспомни, как популярен был радикальный театр в Германии в 1930-е годы, — и к чему это привело! Мы избавим Западную Англию от расовых предрассудков, даже если придется вбивать это в голову каждому ребенку по отдельности!