Один из призраков
Шрифт:
– Это была фантастическая женщина! Грациозна, умна, любима мужем. Неплохо рисовала, обладала удивительным голосом, виртуозно играла на рояле… Там, на втором этаже дома, как раз над нами – ее спальня.
– Можно взглянуть?
– Лучше завтра. Там света нет. Собственно, смотреть-то нечего. Осталось только зеркало и изрядно облупившийся консольный столик. Правда, красного дерева. И, говорят, работы какого-то известного мебельщика… Кажется, Росси.
Маклай вторично наполнил стопки.
– По-моему, сначала необходимо закусить.
– После первой не закусывают, – возразил Маклай, и я не стал ему возражать.
Мы выпили еще по одной. Я потянулся вилкой к салату… Вдруг в дверь кто-то ударил, да так, что щеколда смачно звякнула.
Маклай, как ни в чем не бывало, выдавливал майонезного "червячка" из фирменного пакетика на свой «оливье».
– Ты ждешь гостей? – удивился я.
– Не обращай внимания! Здесь так часто бывает… Это всего лишь призраки.
– Похоже, что тебе после первой все же следовало закусить!
– Иди и посмотри, если не веришь. Я специально дверь закрыл на щеколду. Если не закрывать, она так раз по пять за распахивается. А я сквозняки не люблю! – немного раздраженно закончил фразу мой товарищ.
Я вспомнил про шуршащую «обоину» и еще раз взглянул на нее… Она была неподвижна. Ободренный этим обстоятельством, я направился к двери, осторожно открыл засов и выглянул в коридор. Там не было ни души. Только ступеньки на второй этаж как-то странно заскрипели.
– О! К себе пошла! – прокомментировал Маклай.
– Кто? – не понял я.
– Анна!
– Какая Анна?! – прошептал я, повернувшись к Маклаю.
Мой друг немного напрягся, вспоминая, видимо, какая Анна. А я попятился назад, неожиданно захлопнув спиной дверь.
– И щеколду закрой, – добавил Маклай,– А то сквозняк.
«Похоже, у Маклая на почве сквозняков случилось тихое помешательство», – подумал я, вытирая пот со лба, – «… А у меня, похоже, от избытка алкоголя в крови начинается белая горячка».
– Да не волнуйся ты так! Нет у тебя никакой белой горячки, – прочитал мои мысли Маклай, – Это самое банальное привидение. Я уже месяц здесь живу – привык, как видишь. И оно меня особо не трогает – тоже привыкло. Точнее не оно, а она – Анна Сергеевна Любанская, в девичестве – Анна Турусова…
Я медленно подошел к столу и тихо присел, уставившись на Маклая глазами, полными ужаса. Он же, как ни в чем не бывало, протянул мне стопку:
– Расслабься, Ваня… Выпей! Сразу полегчает.
Дрожащей рукой я потянулся к рюмке, одним махом опустошил ее… Почти на автомате закусил бутербродом с русской салями. Алкоголь дарил в голову, и мне стало гораздо легче. После взрыва эмоций любопытство взяло верх, и с этого момента призраки плавно начали
– Темная история, говоришь… И что за история? – поинтересовался я.
– С летальным исходом! Видишь ли, друг мой, Анна Сергеевна вышла замуж не по любви, что, впрочем, не было редкостью в дворянском сословии.
– Александр Андреевич был душой светского и делового общества, несказанно богат, нравился женщинам… Аннет было уже двадцать, и лучшей партии ожидать не было смысла, тем более, что Любанский был ей симпатичен. Оценив все достоинства сорокалетнего графа, Аннет с восторженностью, свойственной молодым творческим натурам, приняла свои чувства за любовь.
После двух лет счастливого брака настоящее чувство все же посетило Аннет. Но предметом любви стал не Любанский, а тот самый Гурнов-Чертынцев – столичный раздолбай и новый губернатор города N. Питая теплые чувства к мужу и всепоглощающую страсть к любовнику, Аннет не справилась с ситуацией и утопилась в собственном пруду. Ее любимый дог, тот самый, что куплен был у местного ростовщика Каталкина по сходной цене, последовал за ней.
Маклай продолжал банкет, наполняя граненые рюмки, а я вместо того, чтобы поинтересоваться подробностями семейной драмы, почему-то спросил:
– С какой стати ростовщик занимался разведением догов?
– Я не знаю всех подробностей, но, кажется, датские доги достались ему совершенно случайно. По непонятным соображениям Каталкин взял в залог у разорившегося аристократа породистую сучку, которая оказалась чуть-чуть беременна. Она ощенилась и сдохла… А ростовщик продал одного из щенков графине Любанской, и возможно – по тому самому объявлению в губернской газете, что впоследствии послужила прекрасной основой для поклейки обоев в лакейской. Ну, а дальше ты знаешь…
2.
Это же Сфинкс!
– Какая прелесть! Сколько Вы за них хотите…?
Аннет стояла в тесной прихожей, наблюдая за тремя симпатичными щенками, копошащимися в соломенной корзине. Старый ростовщик в поношенном суконном сюртуке, переминаясь с ноги на ногу перед нарядной дамой, растянул на лице щербатую улыбку:
– Матушка, Анна Сергеевна, думаю, что мы поладим…
Щенки неуклюже карабкались друг на друга и забавно потявкивали. Самый крупный из них взобрался на спины собратьев, перевалился через край корзины, плюхнулся на облезлый деревянный пол и покатился к ногам графини. Понял, что потерпел фиаско, быстро вскочил на все четыре лапы, ухватился зубами за край шерстяного платья и изобразил что-то вроде рычания. Но, вовремя одумавшись, отпустил подол, на мгновение замер и приветственно затявкал. В момент задумчивости щенок удивительно походил на египетское изваяние. Аннет засмеялась и взяла его на руки.