Один "МИГ" из тысячи
Шрифт:
Так вот, рассказывали мне, дело было глубокой осенью 1941 года, когда шли бои за Ростов. Фадеев, служивший разведчиком в корпусной авиации, был подбит над передним краем и приземлился за бугорком у самых окопов. Поломка была пустяковая, и он сам быстро справился с ремонтом. Теперь оставалось достать бензин и перелететь на аэродром. В поисках горючего Фадеев забрел в расположение пехотной роты. Летчика встретили приветливо.
— Что ж вы тут сидите, как кроты? — спросил, разгорячившись, Фадеев. — Фашисты небось в хатах греются, а вы тут мерзнете.
— У него сила, — возразил молоденький лейтенант. — Там и артиллерия и минометы...
—
Отойдя за бугорок, к самолету, он дал очередь из авиапушки, потом прибежал обратно. И не успели пехотинцы опомниться от неожиданности, как этот верзила в зеленом комбинезоне, в шлеме с поднятыми на лоб очками, с планшетом, болтавшимся у бедра, выскочил на бруствер окопа и закричал во все свое богатырское горло:
— За мной! Бей фашистов!..
Потрясая пистолетом, он вдруг запел залихватскую песенку:
Как по нашей речке Плыли три дошечки!..Всем стало смешно, и чувство страха как-то отодвинулось. Карабкаясь по мерзлому откосу, бойцы восхищенно ругались. Этот гость, свалившийся с неба, был так удивителен, что они теперь пошли бы за ним в самое пекло. И хотя вокруг них сразу же начали рваться мины, они бежали и бежали вперед, прямо к деревне, где было тепло, где можно было хорошо отдохнуть, — вот только выбить бы оттуда фашистов!
Командир дивизии, стоявшей в обороне, ничего не понимал: что происходило на переднем крае? Кто подал сигнал атаки? В бинокль с наблюдательного пункта он видел, что небольшая группа пехоты стремительно продвигалась вперед. Ее возглавлял какой-то чужой командир, не то танкист, не то летчик — пожалуй, скорее летчик: у него, кажется, подвешен сбоку планшет.
Атака, предпринятая так внезапно, имела неожиданный успех: немецкие офицеры никак не ожидали, что русские попытаются их выбить из деревни, и оставили в окопах лишь небольшую группу наблюдателей, отпустив остальных солдат греться в избах. Пока они пришли в себя, русские, миновав траншеи, уже ворвались в село и начали глушить гитлеровцев гранатами. После короткой рукопашной схватки рота закрепилась в деревне, представлявшей собой немаловажный узелок дорог.
Только тут Фадеев вспомнил, что ему давно пора было бы возвратиться в часть и что он, в сущности, занялся вовсе не своим делом. Ему могло еще влететь за самовольство. И он, никому не сказавшись, потихоньку убрался из роты, где-то раздобыл бензин и взлетел.
К вечеру начались розыски: кто из летчиков совершил днем вынужденную посадку у переднего края? Фадеев погрустнел: кажется, он попал в нехорошую историю. Но делать было нечего — приходилось признаваться, и он пришел в штаб с повинной головой. Каково же было его удивление, когда командир полка сообщил ему, что по представлению пехотинцев летчик, возглавивший атаку при захвате деревни, награждается орденом Красного Знамени...
Покрышкин по собственному опыту знал, что ходить в атаку на земле вовсе не простое дело, — в его памяти были еще свежи воспоминания о тех боях, которые ему самому приходилось вести в пешем строю по пути от Запорожья к Ростову. Может быть, именно поэтому он сблизился с Фадеевым, хотя ему далеко не все нравилось в этом человеке.
Очень быстро Вадим со всеми в полку сошелся на короткую ногу, стал разговаривать на «ты». Как и следовало ожидать, он оказался незаменимым человеком на всех вечеринках. Сын интеллигентных родителей, Вадим прошел долгий и извилистый путь, пока стал летчиком. В детстве у него обнаружили прекрасный слух, и мать хотела сделать его музыкантом. Она купила ему скрипку и наняла учителя. Но Вадиму быстро надоели гаммы. Гораздо больше интересовали его книги и спорт. Уединяясь в комнате, он клал перед собой книгу и, глядя в нее, машинально пиликал что-то невообразимое, лишь бы родители думали, что он готовится к музыкальному уроку.
Книг прочел он множество, и Покрышкин отмечал про себя, что Вадим знает очень много. А так как Фадеев к тому же был изумительным рассказчиком, то своим слушателям заменял библиотеку. Мог соревноваться он с Покрышкиным и в спорте — говорили, что до войны он был чемпионом Перми по борьбе.
Одним словом, это был разносторонне одаренный юноша. И если бы родители сумели совладать с его своенравным буйным характером, из него, быть может, действительно вышел бы незаурядный музыкант, писатель или ученый. Но мир семьи ему казался тесен, и подростком он бежал из дому, стал грузчиком на Волге, бродяжничал, пел песни и плясал с такими же отчаянными беспризорными ребятами, как он сам, и немного утихомирился только тогда, когда ему посчастливилось попасть в летную школу.
Воинская дисциплина пошла Фадееву впрок: он привык к порядку, научился доводить начатое дело до конца. Но нет-нет да и прорывалось в нем старое буйное озорство, и тогда уже ничто не могло заставить его смириться. Многим нравилось это своеобразие натуры Фадеева — в нем видели лихого, компанейского парня. Еще больше располагал он к себе людей неистощимой изобретательностью на самые смешные выдумки.
В полку вдруг начали увлекаться организацией вечеров самодеятельности. Вадим был неизменным режиссером и конферансье на этих вечерах. Люди покатывались со смеху, когда на самодельных подмостках вдруг появлялась его долговязая фигура и он начинал сыпать шутками и прибаутками. И вдруг, церемонно раскланявшись, Фадеев объявлял:
— А сейчас перед вами выступит лауреат международных и межпланетных конкурсов чечеточников, всемирно знаменитый танцовщик Андрей Труд.
И, хитро подмигивая косматой бровью, он доверительно сообщал:
— Труд — это псевдоним. Специально для начальства! Но никто все равно не верит.
Под гром аплодисментов на подмостки поднимался Андрей и лихо откалывал «Сербиянку». Потом выходил сам Пал Палыч Крюков и, немного конфузясь оттого, что ему приходится выступать в роли чтеца-декламатора, читал длинную поэму собственного сочинения под названием «Отомстим!». Вечера проходили шумно и заканчивались обычно танцами под музыку неизменного баяниста — начальника связи полка.
Дни летели быстро: учеба, формирование, повседневные заботы воинской жизни. В конце декабря командир полка объявил: уезжаем дальше на юг, будем принимать новые самолеты. Освоим их — и на фронт!
Саша Покрышкин снял в летной столовой свой фотопортрет — там были вывешены фотографии лучших истребителей с надписью: «Воздушные следопыты» — и отнес его Марии. Она вспыхнула от радости, но тут же сникла: догадалась, что это неспроста — наверное, скоро разлука. А Саша потоптался на месте и хмуро, скрывая свое волнение, сказал: