Один на один с Севером
Шрифт:
Вот и сегодня я не смог хоть немного продвинуться вперед.
7 марта
41 градус ниже нуля, ветер южный. Отправляюсь в путь в восемь утра. О том, чтобы сесть на нарты, не приходится и думать. Такое впечатление, будто находишься в ледяных джунглях. Приходится идти впереди упряжки и ломом долбить лед, чтобы проложить дорогу. Этот лом, или, как его называет местное население, тоу, я достал у одного эскимоса в гренландском поселке Каннак. Без него такое путешествие, как мое, было бы просто немыслимым. Эскимос никогда не отправится на охоту без тоу. Он представляет собой железную палку длиной 3 метра, заостренную с обоих концов, а посредине обернутую суровьем, образующим рукоятку наподобие той, которая делается у самодельных ножей.
Во второй половине дня мороз усиливается. Думаю, что уже намного ниже 40 градусов. Поднимается пурга. Работу не прекращаю. От взмахов тяжелым орудием мне становится жарко, поэтому ни мороза, ни пурги я не замечаю. Чувствую, как вся одежда на спине постепенно промокает от пота. Но стоит остановиться, чтобы передохнуть, как она тотчас примерзает к спине и неописуемый холод охватывает меня с головы до ног. Стоять нельзя, и я продолжаю работать, не давая отдыха рукам. Через некоторое время втягиваюсь в свой тяжелый и монотонный труд и уподобляюсь механизму, специально приспособленному для раскалывания льда. В три часа пополудни ветер прекращается. Я вновь отправляюсь на разведку и трачу на это не менее двух часов. По возвращении застаю собак за дракой. У одной откушено ухо. Кровь ледяной коркой покрывает ей голову.
В одной упряжке мои собаки оказались, собственно говоря, случайно, поэтому они не ладили друг с другом с самого начала. Драки случались очень часто. На этот раз они передрались особенно жестоко из-за сучки, у которой, очевидно, началась течка.
Вечером я прикрепил антенну к стойке, на которой держится палатка, и по рации вызвал базу в Алерте. Двадцатиминутный сеанс радиопередачи прошел успешно, и я несколько приободрился. «По крайней мере хоть связь налажена», — думал я.
Здесь, пожалуй, уместно сказать несколько слов о той системе связи, которой я пользовался. У меня было три радиопередатчика, на которых я работал позывным «Аврора». Один из них мне был нужен для связи с моей базой Аврора, расположенной примерно в 90 километрах к западу от меня, совсем недалеко от самой северной канадской базы Алерт, координаты которой 82°30 северной широты и 62°30 западной долготы. Этот канал связи я использовал в тех случаях, когда мне надо было пополнить запасы продовольствия или доставить что-либо из оборудования.
На базе Аврора в крошечном домике, построенном некогда Министерством горной промышленности Канады для своих нужд, обосновались на время моего путешествия два моих коллеги, оба японцы. Вот они-то и поддерживали со мной непосредственную связь, и на них лежала ответственность за обеспечение моей экспедиции всем необходимым. Один из них — Тадо Юко — яхтсмен, страстно увлеченный этим видом спорта, другой — Судзуки Кикудзи — был еще студентом. Оба они являлись членами исполнительного комитета Общества содействия, организованного при поддержке моих друзей специально для осуществления задуманной мной экспедиции. Эти ребята не только держали связь со мной. В их обязанности входило систематически держать в курсе событий аэродром Кэмбрэк, который находился примерно в тысяче километров от базы Аврора в населенном пункте Ризольют.
Если от меня поступала просьба прислать самолет, то, прежде чем направиться ко мне, он должен был приземлиться в Алерте, где получал все, о чем я просил.
Другой мой радиопередатчик представляет собой специальный прибор для приема и передачи информации; его разработали специально для меня в Национальном управлении по аэронавтике и исследованию космического пространства США (НАСА). Принцип его действия заключался в следующем. Посылаемые им радиоволны принимаются американским метеоспутником «Нимбус-6», который делает один оборот вокруг Земли за 1 час 55 минут. Как только я включаю установку, на спутник поступают данные о моем местоположении, температуре воздуха, силе ветра и другие сведения о погоде. Затем все это со спутника передается в один из научно-исследовательских центров Вашингтона. Далее, через Смитсоновский научно-исследовательский институт мои координаты — с отставанием на одни сутки — поступают на базу Аврора. О существовании подобного устройства я знал еще задолго до того, как начал снаряжать экспедицию, но появилось оно у меня лишь недавно благодаря неутомимым стараниям организатора Общества содействия Ёсиды Хироси и помощи профессора Смитсоновского института Хаутинза.
Третий радиопередатчик представляет собой портативный прибор, специально приспособленный для постоянного ношения при себе. Это маленький радиомаяк. Достаточно было нажать кнопку, и он начинал посылать в эфир троекратный сигнал «Мэй дэй», известный по международным правилам авиационной радиосвязи как сигнал бедствия. Любой находящийся в Арктике самолет мог услышать и принять его.
Взяв с собой так много радиоаппаратуры, я надеялся с ее помощью обеспечить максимум безопасности своей экспедиции. Однако все это оборудование было эффективным лишь при нормальных условиях прохождения радиоволн. В период же, например, магнитных бурь, несмотря на мою «вооруженность» радиоаппаратурой, я был совершенно отрезан от всего мира. Нередко случалось и так, что во время сеансов радиосвязи на Солнце появлялись какие-нибудь пятна или случалось еще что-нибудь. И связь безнадежно нарушалась. Приходилось ждать следующего радиосеанса.
И кроме того, как ни совершенны системы радиосвязи, возможности любой из них не безграничны. Чем, например, она сможет помочь мне, если со мной случится что-либо непредвиденное — ну скажем, нападет медведь или я упаду в полынью? Даже после моего экстренного сообщения об опасности спасательный самолет прилетит самое меньшее через 12 часов и, конечно, опоздает. Моя вечная зависимость от состояния связи прямо сидела у меня в печенках. То, что я мог надеяться на помощь лишь извне, и то не наверняка, еще более усугубляло рискованность моего путешествия.
…В три часа дня я уже был в полном изнеможении и решил устроить стоянку. Неудача угнетала меня. Я старался не смотреть в ту сторону, откуда, полный надежд, начал свой путь. Это было совсем рядом — не далее чем в двух километрах по прямой.
Поставил палатку, но тратить время на отдых не мог и вскоре вновь отправился, на разведку. Взобравшись на высокую ледяную глыбу, я не увидел ничего нового. Опять долго смотрел на льды и чувствовал, как на плечи мне наваливается усталость, прижимает к земле, валит с ног.
8 марта
Пурга. Температура минус 31 градус. Ветер западный, 15 метров в секунду. Из-за сильного ветра продвигаться вперед нельзя, и я задерживаюсь на месте на целый день. Со времени моего отправления нарты были в деле фактически не более одного дня. Весь тот путь, который был на них проделан, можно пройти часа за два. Берег все еще был у меня под носом.
Я много читал и слышал от очевидцев о льдах Северного Ледовитого океана. Кроме того, и сам проводил разведку на самолете в этих местах в январе прошлого года и поэтому был уверен, что обстановка, с которой я здесь встречусь, мне в общих чертах известна. Однако уверенность моя тут же исчезла, как только я столкнулся лицом к лицу с этой ледяной стихией. Оказывается, я не до конца представлял себе всей меры трудностей, с которыми придется столкнуться. Ни такого снега, ни таких льдов я не видел во время своего прошлого путешествия.
Среди ледяных глыб, надвинувшихся на берег, возвышались громадины весом в две-три тонны, своим видом напоминавшие моренные валуны. У берега льдины налетали друг на друга, дробились, вздыбливались и тут же смерзались, образуя горы.
Повсюду торчали взъерошенные пики столкнувшихся и вставших на дыбы льдин. И сейчас льды не прекращали своего движения ни на минуту. Они продолжали жить своей жизнью, постоянно перемещаясь и меняя свое положение. Вечером в своей палатке я вслушивался в дыхание этой жизни: льды непрерывно трещали.