Один на один с Севером
Шрифт:
Когда все было закончено, отправились дальше. Через полчаса выходим из торосов и натыкаемся на полосу открытой воды шириной 50–70 метров. Она идет в северо-восточном направлении и преграждает путь. Видно, что и у этого и у противоположного берега она уже затянулась льдом. Кое-где попадаются приподнятые участки, где лед особенно прочен. Но к середине трещины таких мест становится все меньше и меньше.
Я рискнул спуститься на лед — он оказался гораздо прочнее, чем можно было бы предполагать. С одного удара лом не пробивал его толщу. Попрыгал — лед не прогибался. Тогда
Я возвращался обратно под вопрошающие взгляды собак. «Ну, что, пойдем, что ли?» — словно говорили они. Но я сомневался. Мне уже неоднократно приходилось переправляться через такие места. Однако в большинстве случаев я делал мосты из плавающих льдин. А вот переход по тонкому льду, который может треснуть в любой момент, — совсем другое дело. Это гораздо более опасное мероприятие, и до нынешнего дня мне приходилось решаться на него всего один раз. Внутренний голос подсказывал мне, что все будет в порядке, надо идти. Но было страшно: провалюсь — верная гибель. Я представлял себе это очень хорошо.
Вывожу нарты на этот коварный молодой лед и ставлю собак в походный порядок, а сам еще раз прохожу эти длинные-длинные 50 метров. Остановился на противоположном берегу… Постоял немного… Какими маленькими кажутся отсюда собаки! Как они далеко от меня!
«Яя!» — кричу я им вдруг изо всех сил. И собаки рванулись вперед по моим следам. Ближе… ближе… Вот они подходят к центральной, самой опасной зоне. И вдруг Кума снижает скорость и дальше начинает продвигаться медленно, с опаской. Остальные подражают ему: он вожак.
«Дурак! Что же ты делаешь? Вперед! Бегом! Давай, давай!» — в исступлении кричу я. Слов мне уже не хватает, и, не зная, как произвести на собак впечатление, я начинаю свистеть. Но свист лишь отвлекает меня — на какое-то время я утрачиваю способность следить за продвижением собак. Когда ко мне возвращается эта способность, я вижу нарты, которые в целости и сохранности приближаются ко мне. Сейчас провалятся… Вот сейчас… Но они еще почему-то не провалились. Все еще держатся. Руки у меня вспотели, лицо горело…
И вот, наконец, вся упряжка стоит передо мной. Перебрались. Я сердито смотрю на прибежавших собак. Перебрались?… Наконец до моего сознания уже отчетливо доходит, что они перебрались. Я расхохотался.
Постепенно начинаю понимать осторожность собак при переправе. Ну конечно же, они инстинктивно чувствуют состояние льда. Если я, прежде чем принять решение,
Мы вновь продолжаем свой путь. С юга дует попутный ветер. Но он поднимает снег, и спина мерзнет так, что, кажется, встает колом.
В пути были до пяти часов вечера и прошли 50 километров. Перед самым окончанием пути опять попали в торосы. По-видимому, в районе полюса лед перемещается со значительной скоростью. Это и является причиной процесса беспрерывного торошения в этой области.
Сейчас я нахожусь на широте 89°20 — совсем близко от «вершины» Земли. Если бы сегодняшняя скорость продвижения была возможна три дня назад! Всего три дня. От этого темпа я страшно устал, но чувство неудовлетворенности не покидает меня. В мозгу все время стучит: «Досадно! Досадно!»
Но ведь уже все в порядке. Так в чем же дело? Ведь через два, самое большее — три дня я буду стоять на Северном полюсе. Вот этими ногами! Я — тот, кто в одиночку раскалывал лед и пробирался сюда одному мне известными путями.
28 апреля
Ясно. Температура воздуха — минус 18–20 градусов. Ветер северо-восточный.
В путь отправился в восемь утра. С того дня, как нам доставили продовольствие, собаки получают только свежую тюленину. Теперь у них шерсть блестит, и они совсем по-другому выглядят. И бегут хорошо.
По мере того как мы приближаемся к полюсу, льды становятся все разнообразнее. Скорость перемещения их увеличивается до двух с половиной — трех километров в день. Но наряду с дрейфующими есть и неподвижные участки, и в местах их соприкосновения друг с другом образуются торосы. Нередки здесь и трещины. Сегодня встретилось несколько широких трещин — от пяти до десяти метров. Некоторое время пришлось идти вдоль них, но вскоре нам попались более узкие места, даже перемычки, по которым мы и перебирались на другую сторону.
Когда встречались торосы, я принимался прорубать их, каждый раз в надежде, что мне больше не придется этого делать. Температура воздуха — минус 18 градусов, на полюсе стоит летняя жара, и я чувствую, что потею.
Вспоминаю первые дни своего путешествия, когда в отчаянии, весь в поту, я с остервенением крушил ломом попадавшиеся на пути торосы. Вспомнил, как поразился изумительной голубизне льда, но в душе моей тогда почти не было места для ощущения этой красоты. Заботы целиком поглощали меня.
Теперь же, когда полюс у меня совсем рядом, я иногда откладываю лом в сторону и позволяю себе постоять, заворожено вглядываясь в бездонную голубизну льда и наблюдая тончайшую игру его сверкающих переливов, его постоянно меняющийся, как у облаков, узор. Это были минуты бездумного счастья. Солнце уже в течение целых суток находится на небе, и потеряло всякий смысл то разделение времени на день и ночь, к которому привык человек.
Палатку установил в 21 час 30 минут. Как и вчера, пройдено за день 50 километров. Переход был большой, но он прошел спокойно, без особых происшествий. Собаки бежали легко и быстро.