Один поцелуй до другого мира
Шрифт:
Роб осекся, посмотрел на Лаванду. В быстром взгляде было столько любви, что Ива почти физически ощутила, как волна нежности коснулась ее сердца.
— Я смотрел на нее и чувствовал, как внутри разгорается пламя… Я посчитал это признаком просыпающейся страсти и подумал, что один поцелуй прекрасной девушки никому не причинит вреда. Конечно, если она согласится. Я дождался, когда останусь наедине с Лавандой, и уговорил ее подарить мне поцелуй. Разве мог я представить себе последствия…
— Ты тоже феникс, — прошептала Ива. — И один-единственный поцелуй запустил
— Да. Не буду говорить, в каком шоке мы находились, оказавшись в первом мире. Брели на ощупь, ничего не понимали… Это уже потом стало ясно, что от нас ждут помощи. Иногда помочь было легко, иногда спасать приходилось города и даже целые миры. Поцелуй не срабатывал до тех пор, пока мы не заканчивали миссию. Мы каждый раз надеялись, что еще немного, еще один мир, и круг замкнется — мы вернемся домой. А потом очутились здесь.
Ива против воли вцепилась в руку Ксандора. Хотелось зажать уши и не слушать.
— Не знаю, кто или что решает, что мир нуждается в помощи, но на сей раз они ошиблись. Этот мир справился и без нас: жители обрели иммунитет от страшной болезни, да и способ лечения, если кто-то все же заболевал, не так плох. Лаванда заболела…
— Какой способ лечения? — нахмурилась Ива. — Почему этот мир ловушка?
Братья беспомощно переглянулись, но кому-то из них надо было произнести это вслух.
— Я потеряла магию, — Лаванда опередила Ксандора. — Но другого способа не было.
Ива решила, что у нее из-за лихорадки голова совсем плохо соображает. Алая жрица лишается магии, только если… Ива вздрогнула, догадавшись.
— Нет, нет. Неужели нельзя было иначе? Вы должны были попытаться вернуться… Вы…
Она потерла виски, в которых пульсировала боль.
— Лаванда держалась так долго, сколько хватило сил, — сказал Роб. — Мы ничем не могли помочь этому миру, поцелуй не действовал, ей день ото дня становилось все хуже. Она потеряла голос, а после начались такие сильные судороги, что хромота не прошла до сих пор. Я жалею, что позволил ей так долго ждать... Ради нее я научился играть на свирели и кифаре. Она меня научила. Но для тебя еще не поздно, Ива. Все твои умения останутся с тобой, исчезнет только магия.
— Что? Нет! Ты ошибаешься! Я простыла, но мне уже лучше! Да, Ксан?
Она обернулась за поддержкой. Ксандор не отвел взгляд, но она прочитала в его глазах свой приговор.
— О нет… Нет, нет, нет! Я должна вернуться! А как же мои сестры! Они погибнут!
Лаванда плакала, спрятав лицо на плече мужа. Роб обнял ее и гладил по спине.
— Я бы, не задумываясь, отдал жизнь, чтобы вернуть вас домой и прекратить это бессмысленное кровопролитие. Но, увы, это не в моей власти, — сказал он.
Ива оцепенела. Ей хотелось кричать от бессилия. Хотелось надавать пощечин Ксандору. Столько усилий, столько надежд — и все напрасно. Казалось, что прошлая жизнь рассыпается пеплом и утекает сквозь пальцы — не удержать.
— Пожалуйста, уходите…
Роб кивнул.
— Мы совсем рядом, если…
— Уходите! Оставьте меня одну!
Ива схватила подушку, прижала ее к лицу и завыла. В комнате
«Она потеряла голос, а после начались судороги…» — вспоминала она слова Роба.
Ее магия, ее талант… Неужели она всего этого должна лишиться? Поиски Роба привели их прямиком в ловушку. Она и сама сгинет в этом мире, и сестер подведет. А ведь почти получилось! Почти…
Кто-то укрыл ее покрывалом. Ива разлепила глаза, с трудом сфокусировала взгляд.
— Ненавижу тебя, Ксан.
— И правильно, — согласился он устало. — В этом я с тобой солидарен. Я тоже себя ненавижу.
— Не смей меня трогать, — прошептала она. — Только попробуй…
— И смотреть, как ты медленно умираешь? Нет.
— Нет?
Ива приподнялась и села. Никогда прежде она не чувствовала себя такой слабой и больной, но собрала остатки сил, готовая дать отпор.
— Ты меня не тронешь, Ксан, — прошептала она. — Не нужно. Так нельзя.
Она моргнула, пытаясь скрыть слезы, но не получилось. Капли прочертили мокрые дорожки на ее пламенеющих щеках. Ксандор сжал зубы, будто ему сделалось больно, вытер влагу с ее лица тыльной стороной ладони. Потом, ни слова не говоря, поднялся.
Принес одеяло и расстелил его прямо на полу поверх ковра. Ушел и вернулся с несколькими поленьями, положил их в остывший камин и поджег одним касанием ладони. Пламя занялось, весело потрескивая. Царила летняя ночь, но Ива тряслась от холода, так что она не возражала против огня.
— Тебе будет тепло, — тихо сказал Ксандор.
Ива наблюдала за этими приготовлениями и не двигалась с места. Происходящее казалось сном.
Ксандор кинул на пол пару подушек. Подхватил Иву на руки и опустил на эту импровизированную постель. На Иве сейчас была надета тонкая сорочка, не скрывающая изгибов тела. Она вцепилась в ткань, как утопающий хватается за соломинку. Но Ксандор не торопился ее раздевать. Провел ладонями по обнаженным плечам — Ива вздрогнула, но он только гладил, не покушаясь на что-то большее, и она постепенно перестала дергаться от каждого прикосновения. Ей было хорошо — лежать, отдаваясь ласке.
— Ну вот, разве страшно тебе? Я не сделаю плохого.
Он спустил с плеча Ивы тонкую бретельку, поцеловал ключицу, скользнул кончиком языка по шее и наконец нашел ее губы. Поцелуй Ксандора оказался солоноватым: губы его были разбиты в кровь. Но ни он, ни Ива не могли прервать этого болезненного поцелуя.
А его руки не прекращали нежить ее, касаясь рук и ног, но пока не претендуя на большее. Шелковая сорочка едва ощутимо скользнула по коже и белоснежным холмиком осела у камина.
Ива чувствовала, как Ксандор, не прекращая поцелуя, освобождается от рубашки, но ни словом, ни взглядом не остановила его. Он подмял ее под себя, прижимал крепко-крепко. Впервые их обнаженные тела касались друг друга. Ива вскрикнула, ожидая, что вот-вот случится то, чего она так боится и чего так желает. Но Ксандор пока только обнимал. Он погладил ее по волосам.