Один прекрасный вечер
Шрифт:
– И вы ухаживали за ранеными?
– Нет. Моя бабушка считала, что мы должны остаться и умереть, если придется, за свою страну. Мой отец так не считал. Он отправил нас в Англию. Иногда мне кажется, что лучше бы мы никуда не уезжали, хотя, возможно, глупо так думать. Если бы мы остались, то скорее всего погибли бы. А пока мы живы, живет и надежда на то, что… – Клариса осеклась. Надейся она на что-то, ее жизнь стала бы невыносимой.
И все же где-то в глубине души огонек надежды никогда не затухал. Только Хепберн не должен этого знать, ибо использует
– Может быть, присядете, пока я буду зашивать вам рану? – спросила Клариса, легонько подтолкнув его к стулу.
– Нет. – Желваки ходили у него под скулами. Он смотрел прямо перед собой. – Я постою.
– Как пожелаете. – Любовь – это почти невыносимая обуза, и все же когда Клариса смотрела на него, такого прямого и непреклонного, не желавшего даже присесть, с израненным телом и израненной душой, она чувствовала доселе неведомое ей томление.
Не то чтобы ее чувства можно было назвать любовью. Она была не настолько глупа, чтобы полюбить Роберта. Но ее влечет к нему, и в то же время Клариса ненавидит его. Даже уехав отсюда, Клариса будет думать о нем, вспоминать его поцелуи, прикосновения, его сверкающие, как драгоценные камни, глаза.
Накладывая швы на его рану, Клариса вынуждена была прикасаться к нему, ничем не выдавая своих чувств, поскольку он стоял совершенно спокойно, не обращая на нее ровно никакого внимания, словно она была вещью. Вдев в иглу суровую нитку, она попробовала пошутить:
– Хотите, зашью вам рану швом «козлик»?
– Просто зашейте, и все. – Он сжимал и разжимал кулаки, глядя на свои руки. – Сколько у вас сестер?
Клариса едва не поперхнулась.
– Сестер?
– Вы сказали, что у вас есть сестры.
– Нет, не говорила.
Она не говорила! Не должна была говорить!
– Вы сказали «всех нас, девочек». – Он вытащил руку из воды и вытер полотенцем. – Вы родом из Бомонтани.
Страх обжег ей внутренности.
– Вы этого не знаете!
– Знаю.
Он обманул ее. Обманул! Теперь он знал, из какой она страны, и мог сдать ее тем, кто желал ей смерти. У него появилась еще одна возможность для шантажа.
Клариса без колебаний вонзила иголку ему под кожу.
Он даже не поморщился.
– Итак, я оказался прав. В тот первый день, когда я вас увидел, я… задал себе вопрос. Англичане почти ничего не знают о вашей маленькой стране, но когда я был на Пиренеях, мы, солдаты, отмечали необычную красоту женщин из вашей страны, их свежесть.
От страха она едва могла ворочать языком.
– Это все из-за нашего крема.
– И вы, разумеется, принцесса Бомонтани. – Он издевался над ней. – С сестрами, которые живут… Где они живут?
Он не знает об Эми. Клариса с облегчением вздохнула. Эми в безопасности.
– Вам нет дела до моих сестер.
Клариса украдкой взглянула на него. Хепберн не выдаст ее. И если она выполнит его условия,
Пусть катится ко всем чертям! Этот жестокий, грубый, бессовестный самец не заслуживает от нее ни единого доброго слова, не говоря уже о большем.
И все же он спас жизнь Макги. Отказался от помощи профессионального врача, потому что Маю и нуждался в ней сильнее, чем он. И если бы Клариса не настояла на том, чтобы промыть и зашить ему рану, он остался бы вообще без медицинской помощи. Бабушка учила ее и сестер милосердию. И она, Клариса, поможет ему, хочет он того или нет.
Стянув края раны пальцами, она затянула нить. И спросила:
– Откуда вы знаете, что я из Бомонтани?
– Вы сказали, что Блейз – наполовину араб, наполовину бомонтанец. Немногие знают о существовании этого крохотного государства, тем более о том, что там выводят особую породу лошадей.
– А вы откуда знаете о Бомонтани? И о лошадях? – Ее пальцы слегка дрожали.
Хепберн поймал ее руку и задержал. Правильно сделал.
– Меня отправили на Пиренеи воевать. Я проехал всю Испанию и Португалию, побывал также в Андорре и Бомонтани.
Она вжала ногти в его плоть.
– Тогда вы знаете о революции.
Сердце ее сжалось от невыносимой тоски. В газетах так мало сообщали о том, что там происходит.
– Скажите, в стране все еще хаос, или королеве Клавдии удалось взять ситуацию под контроль?
– Это мне неизвестно.
Кларисе так хотелось узнать все подробности.
– Неизвестно? Но ведь вы там были!
– Был. Въезжал, выезжал, и все больше по ночам. – Он убрал руку с ее руки. – Пил в тавернах, слушал, что новенького происходит в наполеоновской армии…
Не один год прождала она, пока ее призовут на родину. Она собирала слухи по крохам. Ей так хотелось прийти в посольство в Лондоне и расспросить обо всем, но она не осмеливалась. Годфри велел ей остерегаться убийц, и если Кларисе было наплевать на собственную жизнь, то рисковать жизнью сестры она не имела права. И сейчас, испытав горечь разочарования, она бросила Хепберну в лицо обвинение, которое и для нее самой прозвучало вздорным:
– Кем вы были? Шпионом?
– Нет…
Ну конечно, разве унизится британский аристократ до того, чтобы с риском для жизни добывать секретную информацию? Он предпочтет, вырядившись в парадную форму, гарцевать на породистом коне и рубить шашкой пехотинцев.
Но к немалому удивлению Кларисы, Хепберн признался:
– Я был хуже, чем шпион. Рангом ниже. Даже новобранцы выполняли в армии более почетную миссию, чем я.
Клариса уставилась на него, не веря своим ушам.
– Вы влиятельный человек. Как такое возможно? – Он рассмеялся:
– Надо же кому-нибудь выполнять грязную работу. Лучшей кандидатуры, чем я, не нашли.
– Что за работа?
– Такая, которая пачкает душу. – Он указал на наполовину зашитую рану на предплечье: – Вам надо было идти работать хирургом в армию. Мне так аккуратно еще никогда не зашивали ран.