Один против всех
Шрифт:
Но эта переплетная мастерская была совсем особой, без приемщицы и стульев для клиентов, - сразу за последней ступенькой лестницы начиналась мастерская - место, где работают люди. Посреди большого полутемного помещения стоял пресс, большая металлическая конструкция с полированными штурвалами для зажима бумаги, немного в стороне - резак с устрашающего вида ножом-гильотиной. Были в мастерской и другие станки и приспособы, назначения которых я не знал.
В дальнем углу зала стоял большой стол, освещенный яркой лампой. За столом сидел человек
Лампа над столом, да низкие окна у самой земли - другого освещения в мастерской не было.
– Вы ко мне?
– спросил человек за столом.
– Подождите, пожалуйста, я сейчас закончу.
Я огляделся, стульев в мастерской не было, только у верстака, что стоял под самым окном, стояла высокая табуретка с поперечинками для ног. Я устроился на ней. Сидеть было удобно и почему-то сразу потянуло к верстаку, где в продуманном порядке лежали разные ножи, ножички и лопатки, похоже, из слоновой кости.
Трогать чужой инструмент нельзя, это правило я помнил еще из своей шоферской практики, поэтому я убрал руки с верстака и стал смотреть в окно.
Мимо мастерской проходили ноги - стройные женские, старушечьи - с тянущейся позади тележкой на колесиках, две пары милицейских ног, которые остановились у окна, постояли немного и разошлись в разные стороны, потом прошел криволапый французский бульдог, посмотрел в окно, мы встретились глазами и сразу отвернулись друг от друга, словно стыдясь какой-то общей для нас тайны. Опять одна за другой две пары милицейских ног, шедших в сторону Кирочной улицы.
«Еще минут десять, - подумал я, - и можно уходить. Сила, хоть и отморозок, но навряд ли скажет ментам, кто и за что его так приложил. Свидетели нашей беседы сидят по квартирам, и пока их найдут и опросят, времени пройдет много, да и вряд ли они скажут что-нибудь такое, что поможет милиции отличить меня от других мужчин среднего роста, одетых в куртку, джинсы и кроссовки и особых примет не имеющих».
– Ну, здравствуй, Алексей!
Я обернулся. Передо мной стоял мастер-резчик, что работал за освещенным столом в углу зала.
– Пришла пора нам познакомиться, - он вытер ладони о фартук.
– Демушкин, А. А. Вы, я знаю, Алексей Костюков, по прозвищу Кастет.
Я кивнул.
– Пойдем со мной, там собрались друзья, - мастер протянул мне руку, и я невольно подал свою.
Все происходящее казалось нереальным, взятым со страниц романов Дюма или Сабатини, недаром же действие происходило в переплетной мастерской, в окружении старинных фолиантов.
Я встал, чтобы идти за мастером и напоследок оглянулся - у окна стоял французский бульдог и пристально смотрел мне в глаза.
Мы прошли мимо рабочего стола, на котором лежала почти законченная гравюра на дереве - рыцарь в старинных доспехах поражает длинным копьем дракона, чей могучий чешуйчатый хвост взвился вверх и готов нанести удар в спину рыцаря. Исход в этой схватке был далеко не предрешен.
– Георгий Победоносец?
–
– Все не так просто, Алексей, - ответил он и, хотя его лицо находилось за пределами света, мне показалось, что он улыбнулся.
– Сюда, пожалуйста!
Он распахнул дверь, за которой обычно находится кладовая или раздевалка, где оставляют чистую, уличную одежду, чтобы переодеться в спецовку.
Небольшая комната была ярко освещена, особенно по сравнению с полумраком мастерской, и глаза не сразу привыкли к свету. А когда я, наконец, смог различать людей и их лица, то удивился еще больше - в комнате сидели четыре человека, и все они были мне знакомы.
За небольшим столом, на котором не было ничего, кроме пепельницы, словно люди собрались сюда на перекур и сейчас разойдутся по своим делам, сидел Кеша Бессонов, который сразу поднялся и протянул руку для приветствия. Рядом с ним - разбитная дочурка Палыча Маша, она радостно улыбнулась и помахала мне рукой. Чуть в стороне - мужичок, имени которого я не знал и видел до этого дважды - у дверей клуба, с накрашенными губами и блестящей лысиной, а потом за рулем «минивэна», когда он отвозил нас из ЦПКиО на годуновскую квартиру после чудесного спасения Светланы из лап полковника Кишкина. Он тоже поднялся, подал руку и сказал:
– Пентелин, Борис Пентелин. Мы уже виделись.
– Да, - подтвердил я факт предыдущих встреч, пожал руку Пентелину и внимательно его осмотрел.
Следов макияжа на лице не было, как не было, впрочем, и лысины - на голове росли коротко остриженные, очень светлые волосы, которые не сразу и разглядишь, мельком посмотрев на человека.
Четвертым и последним, в этой странной компании был Палыч. Как и положено человеку его характера, он сидел совсем в стороне и в тени от тарелки-абажура, накрывающего яркую лампу.
– Кого не хватает, как вы думаете?
– спросил меня мастер.
– Кота Сени, - машинально ответил я.
– Браво, Джеймс Бонд! Я - твоя!
– воскликнула Машенька.
Остальные просто улыбнулись.
– А если серьезно?
– Серьезно?
– я задумался.
Саня Годунов и паук-Порфирин в эту компанию явно не вписывались. Я перебирал всех, с кем познакомился за время короткого пребывания в Питере.
– Может быть, Иоганна Карловича Штрауса…
– Великолепно, мистер Бонд! Я - твоя навек!
– снова возликовала Мария.
– Хорошо!
– согласился и Демушкин.
– Устраивайтесь, где получится…
Я предпочел бы сесть рядом с Машей, но место было между Пентелиным и Палычем, где я и примостился - на гладкой деревянной лавке между двумя потными немолодыми мужчинами. А за столом тем временем потек неспешный разговор, должно быть, прерванный моим внезапным появлением. О чем говорили собравшиеся, я не понял, о чем-то хорошем, добром и возвышенном, совершенно не употребляя слов «взорвать», «убить» и даже «трахнуть», и я незаметно для себя задремал.