Один в Берлине
Шрифт:
— Я точно не знаю, кажется, секретаршей работает. Кстати, она не замужем.
— В твоих годах? И не замужем? А пора бы, — насмешливо сказал Энно.
Она вздрогнула, но ничего не ответила.
— Ну пожалуйста, Хета. — Он заговорил нежным тоном: — Что я забыл у твоей подруги? Мы с тобой, вдвоем, так ведь лучше всего. Позволь мне остаться у тебя — Баркхаузен только послезавтра вернется, — хотя бы до тех пор!
— Нет, Энно! Сейчас ты будешь делать, как я скажу. В квартиру я вернусь одна, соберу твои вещи. А ты подождешь меня где-нибудь в кафе. Потом мы вместе
Он еще долго возражал, но в конце концов подчинился. Подчинился, когда она — не без расчета — сказала:
— Тебе понадобятся деньги. Я положу сверху в чемодан некоторую сумму, на первое время тебе хватит.
Подчинился он после этих ее слов. Надежда вскоре достать из чемодана деньги (а она ведь никак не может дать ему меньше, чем Баркхаузену!), — эта надежда манила его, определяла его поступки. Если остаться у нее до послезавтра, то и денежки будут только послезавтра. А Энно хотелось поскорее узнать, сколько она ему отстегнула.
Она с огорчением поняла, чтo заставило его смириться. Он сам постарался истребить в ней последние остатки уважения и любви. Но она не роптала. Жизненный опыт давно научил ее, что за все надо платить и, как правило, куда бoльшую цену, чем следовало бы. Главное, чтобы он сейчас ей не перечил.
Подходя к своему дому, Хета Хеберле опять увидела давешнего белобрысого голубоглазого мальчишку, он носился по улице с шайкой таких же огольцов. Она вздрогнула. Потом подозвала его к себе:
— Ты что здесь делаешь? Другого места не нашел?!
— Да живу я тут! — сказал он. — Где ж мне еще быть?
Она присмотрелась к его лицу, выискивая следы затрещины, но ничего не заметила. Мальчишка явно не узнал ее, во время разговора с Баркхаузеном, вероятно, не обратил на нее внимания. Так что шпионил он, пожалуй, вряд ли.
— Живешь здесь? Что-то я ни разу тебя не видала.
— А я виноват, что у вас с глазами хреново? — нахально бросил он и, пронзительно свистнув, крикнул куда-то наверх: — Мам, глянь в окошко! Тут тетенька не верит, что я здешний! Мам, выглянь, а!
Хета смеясь поспешила в магазин, совершенно уверенная, что ошибалась насчет этого мальчишки.
Но пока собирала вещи, она опять посерьезнела. Засомневалась, правильно ли поступит, если отвезет Энно к подруге, к Анне Шёнляйн. Конечно, Анна каждый день рисковала жизнью ради незнакомых людей, которым предоставляла кров. Но Хете казалось, будто она вправду подкладывает Анне свинью. Энно вроде бы и в самом деле политический, а не обычный жулик, это даже Баркхаузен подтвердил, однако…
Он такой легкомысленный, и не столько от опрометчивости, сколько от полнейшего равнодушия к судьбам окружающих. Его совершенно не интересует, что с ними будет. Он всегда думает только о себе и вполне способен каждый день по два раза бегать к ней, к Хете, под тем предлогом, что скучает по ней, а в результате подставит Анну под удар, ох как подставит. Хета для него авторитет, в отличие от Анны.
С тяжелым вздохом Хета Хеберле сует три сотни марок в конверт, кладет его сверху в чемодан. Сегодня она потратила больше денег, чем сэкономила за два года. Но пойдет и на еще бoльшую жертву: пообещает Энно по сотне марок за каждый день, который он безвылазно проведет в квартире подруги. К сожалению, она может сделать ему такое предложение. Он не обидится, ну разве что чуть-чуть, да и то притворно, в первую секунду. Однако жадность, вероятно, удержит его в доме, очень уж он падок до денег.
С чемоданчиком в руке госпожа Хеберле выходит из дома. Белобрысого мальчишки на улице не видно, должно быть, сидит сейчас при своей мамаше. Она идет в кафе на Александерплац, где ждет Энно.
Глава 31
Эмиль Баркхаузен и его сын Куно Дитер
Да, Баркхаузен превосходно чувствовал себя в этом аристократичном скором поезде в аристократичном купе второго класса, с офицерами, генералами и дамами, от которых пахло так восхитительно. Ему ничуть не мешало, что сам он ни элегантностью, ни приятным запахом не отличался и что соседи по купе смотрели на него недружелюбно. Баркхаузен привык к недружелюбным взглядам. В жалкой его жизни редко кто смотрел на него дружелюбно.
Баркхаузен вовсю наслаждался своим коротким счастьем, ведь оно вправду было коротким. И продлится не до Мюнхена, даже не до Лейпцига, как он сперва опасался, а только до Лихтерфельде. Потому что скорый поезд делал в Берлине еще одну остановку — в Лихтерфельде. Вот где в расчеты Хеты Хеберле закралась ошибка: чтобы получить в Мюнхене деньги, совсем не обязательно ехать туда немедленно. Можно и попозже, закончив неотложные дела в Берлине. А сейчас самое неотложное дело — доложить Эшериху про Энно и получить пять сотен марок. Кстати, ехать в Мюнхен, глядишь, вообще не понадобится, достаточно написать в почтовое ведомство, чтобы они переслали деньги получателю в Берлин. Словом, о незамедлительной поездке в Мюнхен речи нет.
И Эмиль Баркхаузен — не без легкого сожаления — сошел с поезда в Лихтерфельде. После короткой оживленной дискуссии с начальником станции, который не хотел понять, что в поезде, на перегоне между Ангальтским вокзалом и Лихтерфельде, можно передумать и отказаться от поездки в Мюнхен. Баркхаузен вообще вызывал у начальника очень большие подозрения.
Однако Баркхаузен непоколебимо стоял на своем:
— Позвоните в гестапо, комиссару Эшериху, и увидите, кто из нас прав, господин начальник станции! Только вот потом неприятностей не оберетесь! Я ведь на службе!
В конце концов краснофуражечник пожал плечами, махнул рукой и распорядился вернуть Баркхаузену деньги за билет. Ему-то какая разница, теперь всякое бывает, может, и такие подозрительные типы на гестапо работают. Тем хуже!
А Эмиль Баркхаузен отправился на поиски сына.
Но у зоомагазина Хеты Хеберле он его не нашел, хотя магазин был открыт, покупатели входили и выходили. Схоронившись за афишной тумбой, не сводя глаз с дверей магазина, Баркхаузен прикидывал, что могло случиться. Куно-Дитер оставил свой пост просто от скуки? Или Энно ушел — может, опять в «Очередной забег»? Или этот хлюпик вообще слинял и хозяйка трудится в одиночку?