Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии
Шрифт:
Нет, мне не приходилось. И тогда он показал камень (теперь я знаю, что в нем было не меньше десяти каратов) - безупречной формы восьмигранник, сверкавший холодным огнем! Вот тогда-то я и заболел алмазами. Мало-помалу я сумел вытянуть из него всю историю. Говорил он об этом неохотно, и лишь водка развязывала ему язык. Я узнал, что как-то в Бразилии он полетел на стареньком самолетике разыскивать новые участки каучукового дерева для одной бразильской компании. Во время этого полета его настигла гроза, он сбился с пути в районе гор Акараи, близ гвиано-бразильской границы, и его самолет потерял управление.
И вот там, среди хмурых скал, он наткнулся на указатели алмазной «трубки» — металлические заявочные щитки, сбитые при крушении самолета. Сам Билл выпрыгнул с парашютом, повредив при этом позвоночник. На метках было выбито имя (Билл знал, что этого человека уже нет в живых) и дата (1928 год), воскресившая в его памяти кое-какие события тех времен, связанные с одним рискованным дельцем в джунглях, о котором его участники старались не распространяться. Имя этого таинственного незнакомца Билл так и не назвал, несмотря на все мои попытки выведать его. И я уже никогда не узнаю, почему он это скрывал.
Билл достаточно разбирался в геологии и минералогии, чтобы разглядеть некоторые особенности грунта, и он понял, что заявочные метки были здесь поставлены не зря. Множество признаков указывало на алмазы, а потом он нашел и несколько драгоценных камней в русле высохшего ручья. Но что он мог сделать с поврежденным позвоночником и с теми скудными запасами, которые удалось спасти из-под обломков? Он лишь набросал примерный план месторождения, отметив самые видные ориентиры этой местности, чтобы вернуться сюда с надлежащим снаряжением.
Билл оставил здесь свои собственные заявочные метки и отправился на юг. Добравшись до реки Мапуэры, он соорудил плот и поплыл дальше, пока его в конце концов не подобрал речной пароход, шедший к Амазонке,
Была ли во всем этом хоть доля правды, или это был просто пьяный бред, предстояло решать мне самому. Билл казался искренним, и, безусловно, у него были и другие алмазы, помимо того, который он мне показывал. А когда он понял, что его пьяная болтовня возбудила мое любопытство, он вообще открыл все свои карты и предложил вместе с ним махнуть в эти края после войны. Он даже набросал чертежик, чтобы показать приблизительные размеры своего открытия. После этого мы обсуждали план нашей будущей экспедиции при каждом удобном случае. И в конце концов я увлекся всем этим не меньше, чем он сам. Даже если бы все эти разговоры об алмазах оказались чистейшим вздором, уже сама возможность побывать в гвианских джунглях была для меня соблазнительна. Энтузиазм Билла был неподдельным и заразительным. Многие слышали его пьяную болтовню и подтрунивали над ним, но он терпеливо сносил все шуточки и лишь хитро улыбался. Только со мной он был до конца откровенен.
Кажется, Роберт Бернс сказал: «Лучшие намерения мышей и людей уносит волна…»
В свой следующий рейс Билл уходил на танкере, а я был в том же конвое на транспорте с боеприпасами. Мне приходилось видеть такое и раньше, но вот так, совсем рядом — впервые. Лишь секунду назад танкер мерно раскачивался на волне, а через мгновение груда, искореженных, пылающих обломков взметнулась к небу!
В конце войны я пустился в самое рискованное из всех приключений на свете — женился. Правда, я ни разу не пожалел об этом, но лишь потому, что мой выбор оказался удивительно удачным. Я прошел всю войну и остался цел, только оглох на левое ухо, да кое-где в моем теле застряли осколки. О карьере боксера или борца нечего было и думать, пришлось зарабатывать на жизнь более унылым способом. Я часто менял работу, но последние два года на сталелитейном заводе меня в конце концов доконали, и я капитулировал перед скукой.
Я ненавидел свою работу и постоянно думал о горах Акараи с их алмазной тайной. Быть может, там, среди мрачных скал, лежит ответ на все мучающие меня вопросы. Быть может, там находятся надежные гарантии нашего существования, которых потребовала моя женитьба. В свободное время я сочинял вестерны и детективные романы, и это дело пошло у меня совсем неплохо. Тогда я решил, что смогу жить писательским трудом. А ведь если писать не только боевики, то придется порядочно путешествовать, и в таком случае у меня будет законное право на путешествия. Эта мысль путешествовать и одновременно зарабатывать себе на жизнь вновь обратила мои взоры к Гвиане.
Писать и искать алмазы. А почему бы и нет, думал я. Мы с женой долго обсуждали это дело и решили, что мне нужно ехать и продолжать исследование района, изображенного на схеме Билла Эндрьюса. Мои издатели согласились финансировать всю экспедицию, если я по возвращении напишу несколько боевиков о джунглях, а мой хороший приятель Джэк Миннз из Лутона собирался поехать вместе со мной. Через Королевское географическое общество и Американское географическое общество я удостоверился, что объекты, отмеченные на карте Билла как ориентиры, существуют на самом деле, и достал экземпляр единственной аэронавигационной карты этого района. Потом несколько месяцев я изучал книги о Гвиане, об алмазах, их добыче, удельном весе, каратах, спайности, кварце, речных галечниках. О добыче россыпного золота я уже кое-что знал. Теперь узнал побольше, но в основном меня интересовали кристаллы, углеродистые соединения, «индикаторы», «монеты», «кошачьи глаза» и другие тонкости, связанные с добычей алмазов.
И вот, наконец, уверенный, что сумею отличить алмаз от кварца или циркона, а золото — от пирита, я сел на пароход, идущий в Тринидад, чтобы оттуда добраться до Гвианы. В кармане у меня было пять фунтов, еще девяносто я перевел телеграфом в Джорджтаун, на банк Бэркли, а мои издатели пообещали выслать деньги в Гвиану. В последний момент Джэк Миннз отказался ехать — у него рожала жена, и я отправился один, намереваясь завязать знакомства в Джорджтауне и нанять там людей для путешествия в глубь страны. Все это я сделал, только вот проникнуть в глубь страны мне не пришлось.
Когда я сошел на берег, с меня потребовали залог в размере ста фунтов, и до уплаты этой суммы все мое имущество было задержано на таможне. На следующее утро я отправился в банк, но ни моих девяноста фунтов, ни денег от издателей там еще не было. В кармане у меня оставалось всего около двенадцати вест-индских долларов (три фунта), так что я сидел на мели и даже без чистой рубашки! Мне разрешили ждать денег в течение двух недель, и за это время я, конечно, умер бы от голода, если бы не доброта моих друзей португальцев и индийцев, с которыми мы сюда вместе плыли. После долгих пререканий мне выдали кое-что из моей одежды, а потом я сумел устроить концерт, за который получил пятьдесят долларов. Часть этой суммы я истратил на телеграмму в Лондон, и только для того, чтобы получить убийственный ответ — за этот недолгий срок мои издатели сумели обанкротиться!
Когда в конце концов мои девяносто фунтов прибыли (не в тот банк) - а это случилось в последний день из отпущенных мне четырнадцати, — иммиграционные власти их забрали и почти на всю сумму купили мне билет на пароход, уходивший в Соединенное Королевство. Моего согласия в этом деле не спрашивали. Тогда я решил действовать самостоятельно и, перебравшись на пароме через реку Демерару, улизнул в Бартику. Там я встретил партию порк-ноккеров, которые отправлялись на прииски. Они взяли меня с собой и довезли до одного уединенного местечка на реке Эссекибо, где я остался ждать лодку, которая, по их словам, должна была прибыть сюда на следующий день. На этой лодке я хотел пробраться в глубь страны, надеясь, что там-то уж власти меня не достанут.