Один в поле – не один
Шрифт:
— Ага, а еще синеспиных трое. Ну и желтобрюхих под три десятка. Не только ведь буробокие, как в прошлый раз.
— Ерунда. Командор и этих, сколько бы их ни набралось, к хренам всех взорвет. Ты лучше еще расскажи, как поединок то протекал. Шутка ли дело, завалить синеспиного, который на голову выше Бурхана.
— Ну это, вышли они друг напротив друга.
— И?
— Не торопи. Вот, значит, стали.
— Ну?
— Смотрят один другому в глаза.
— Ну-ну, и?
— А потом Рахтан как сорвется с места. Даже борозду после себя оставил, когда ручищей от земли оттолкнулся. Это чтоб помочь коротким ногам своим.
—
— Увернулся. Ловко так. В последний момент шажок в сторону сделал.
— Да не молчи ты. Что дальше-то?
— Странный он.
— Кто, блин?
— Абель. Словно смерти вовсе не боится. Да и в бою он словно другой человек. Вот знаешь, когда речи толкает — один. Балагур такой себе. Нередко с глупыми и несмешными шутками. Когда работу делает — другой. Как бы механический какой-то. Ну а когда магию эту свою творит, порой с жуткими истязаниями жертв — третий. Словно равнодушный и непроницаемый такой, что ли. Вот и в бою он такой же был. Как бессмертный. Уверенный в своей неуязвимости. Ну или превосходстве. В бою оно ведь как — побеждает тот, кто сумел эмоции унять и навыки задействовать на максимальное количество процентов. Ну и везунчики еше, это когда от тебя мало что зависит. И вот Командор в бою навыки свои, пусть и невеликие, но применяет на все сто. Причем не на автомате, а осмысленно! То есть не рефлекторно отвечает на типичную угрозу, что тренировками вбивается, а как бы успевает анализировать и холодной головой выбирать оптимальное.
— Это да. Тоже заметил.
— Вот и тут он едва не играючись уходил каждый раз от здоровяка. Но при этом совсем не контратакуя. Словно бы присматривался, выбирал местечко подходящее, чтобы всадить в толстошкурого свою ту жуткую кость.
— Это которую он еще там, в овраге, из замученного лобастого по живому выдирал, предварительно прям на теле ее шлифуя и рисунки вырезая?
— Ага, она. Жуть.
— Жуть. Кто ж спорит. Вот только пускай луче монстры страшную смерть принимают, а все наши и впредь все живы-здоровы остаются. Я тебе так скажу, Молчун. Нет в мире людей плохих или хороших. Есть свои, и чужие. Ну и те кто только за себя. То есть кому на всех плевать, кроме своей шкуры. Вот эти — самое зло!
— Но их большинство.
— Это так кажется. Просто в разные моменты своей жизни люди могут меняться. Хотя нет, люди не меняются, меняются их цели и мотивы. Вот, ну и психи еще — прям беда. Это если такой убедит себя, что ради своих было бы целесообразно миллионы не своих на мыло пустить, потому что они не в то верят, не того цвета, не в туда кончают, а что важнее, не тем налоги заносят, вот тогда пиши пропало, брат. Нет я тоже на многое из перечисленного смотрю, мягко говоря, без одобрения, но не сторонник быстрых кардинальных методов решения проблемы. А для меня, когда на мою жопу смотрят с симпатией, это именно проблема. Но отвлеклись. Командор — не садист и не псих. Это понятно. Но методы его, откровенно говоря, пугают. Однако пока он их применяет не на своих и ради своих, а не для услаждения психических девиаций, я — с ним! Что дальше было?
— Уворачивался, уворачивался, пока не решился подставиться.
— Как? Зачем?
— Видимо, не хватало ему навыков, чтобы подловить и гарантированно пробить громилу. Кость ведь не сталь, поэтому куда угодно бить не вариант. Выцеливать надо.
— Эх, говорил же ему, что и себе надо опыт собирать, а не нам его весь раздавать.
— Да кто ему об этом только
— Ага, я так и не понял, что за самая быстрая рука на Диком Западе? И где это вообще?
— Вот-вот. Шутки эти его, эм, странные. Короче, намеренно замешкался он, ну и получил по левому плечу булавой.
— Видел я след на его доспехе. Жесть просто.
— Вот-вот. Ну и тут же, улучив-таки момент, всадил лобастому в пах костяшку.
— И что? Помогло? Кровью ведь, пусть и из артерии, но долговато стекать, а тут перелом такой серьезный и, что важнее, разъяренная образина нависает, с дубиной да огроменными ручищами.
— А не было больше ничего.
— То есть как?
— Ну ты вспомни, что бывает, если этой штукой ткнуть. Ведь в овраге он ею, уже готовой, добил еще живых лобастых. После чего она цвет поменяла и будто бы чуть неровности сгладила. Сама, бл...
— А, точно ведь!
— Вот-вот. И пока Командор что-то там нашептывал в лицо натурально замершему на месте Рахтану, синеспиный на глазах бледнел и словно иссыхал в эдакую мумию. Ну а потом наш колдун выдернул из всё еще стоящего, но уже трупа остряк кости своей жуткой. Она после такого еще серее стала и с видными черными, словно вены, прожилками. Ну и коленом оттолкнул мертвяка, который на спину как тот шкаф хлопнулся. Только шкаф с грохотом и, бывает, треском падает, а этот как вязанка сухого хвороста брякнулся. То есть ровнёхонько, эдакой застывшей фигурой, но не тяжело, а тихо так, хотя габариты туши остались прежними.
— Ну так и сказал бы, что как манекен. Здоровенный, но легкий. А то шкаф-шкаф.
— Не мастак я говорить, Хромой.
— И всё? Что остальные лобастые? Как рана Командора?
— Лобастые как увидели, что стало с их сильнейшим, зароптали и назад все отпрянули.
— А говоришь, что не мастак. Надо же, «зароптали», «отпрянули». Ну ладно-ладно, не обижайся. Лучше продолжай.
— Командор достал кусок кожи, ну ты понял, с лобастого по живому снятый и изрисованный да исписанный его кровью.
— Это такой же, рулончик которой он, эм, запаял внутрь своей костяшки-убивашки?
— Почти. Тот был большего размера, и над ним Командор подольше чего-то там колдовал, прежде чем склеить две прям слипшиеся кости, тем самым намертво закупорив его в этом вот, эм, некрожезле-накопителе жертвенной чего-то там. Или как он там эту байду назвал?
— Да как он ее только не называл. Но вроде бы остановился на Кощее каком-то.
— Во-во, ну а тут он достал поменьше свиток, не такой тонкой и не так искусно выделанной(сплюнув) кожи. Хотя оно что то, что это совсем не воняет. Жутью веет, но запаха совсем нет. Вот, обмотал он, значит, свиток вокруг костяшки и к плечу приставил, что-то нашептывая. Ну и скоро уже не кривился от боли и не бледнел на глазах. Видать, полечил себя чужой забранной жизнью.
— А лобастые?
— Словно что-то унюхав, еще сильнее впечатлились и вытолкнули из своих рядов переводчика. Командор ему и говорит. Так, мол, и так, я великий шаман и победить ваш бытыр, вы теперь уходить, а уши с батыр я забирать, вы идти быстро-быстро, иначе древние духи покарать. Ну и еще сказал, что эта земля теперь принадлежит великому шаману, который помнит еще древних повелителей, извечная тьма ему свидетель.
— Как-как? Извечная Тьма? Первых Повелителей?
— По-моему, так. А что? Разве это он не жути на дикарей нагонял?