Один в поле
Шрифт:
— Не-е, у меня квалификация не та! — под хохот товарищей развел руками корноухий. — Медвежатник я. Вот «медведя» я бы подломил.
— Не волнуйтесь, для всех работа найдется. В том числе и для вас. Желаю остаться в живых.
Высказав такое сомнительное, скажем, пожелание, офицер махнул рукой толпящейся возле трибуны группке заключенных в таких же, как у Роя, красных балахонах, разве что не новых, и пошел прочь.
«Аборигены» устремились к строю, без всяких церемоний выхватывая то одного, то другого новичка. Кто-то пытался отказываться: все уже знали, что «красные» работают по расчистке джунглей, напичканных всякого рода
— Повезло тебе, — прошипел вслед ему Клещ. — Но еще не вечер — повстречаемся, вражина. Спи с открытыми глазами…
— Спать будешь здесь, — буркнул старший, указывая на нижнюю полку трехъярусных нар. — Сейчас топай к каптеру, получи все, что причитается. Скажи, Горбатый прислал.
Он брезгливо оглядел Роя с ног до головы и добавил:
— И клифт свой поменяй — в глазах от тебя рябит. Скажи каптеру, чтобы стираный дал. Нечего особенно выделяться.
С этими словами он повернулся и вышел.
В бараке было пусто, только в дальнем углу скреб грубые доски пола тряпкой какой-то человечек — от горшка два вершка, кожа да кости. Как только Горбатый исчез, коротышка живо вскочил с колен и подбежал к Рою.
— Слышь, новенький! — подмигнул он. — Чего тебе каптеру клифт сдавать? Давай сейчас махнем!
— На что? — доходяга не вызывал у молодого человека никаких симпатий.
— Найдем на что!
Семеня кривыми ножками, коротышка убежал куда-то в глубь барака и через минуту возвратился, держа в руках кипу бледно-розовых тряпок.
— Во! Не хуже твоего! — развернул он перед Гаалом когда-то красный, но теперь вылинявший донельзя комбинезон.
— Чего же мне менять новье на старье? — Рой разглядел аккуратно заштопанные дырки на груди и боку комбинезона: ткань вокруг них была темнее и другого оттенка. — Он же с убитого снят!
— А я не за так, — оскалил желтые и редкие, через один, зубы карлик. — Пятерку в придачу. Ты не думай — деньжата тебе ой как пригодятся. Тут не на воле — задарма прыщ не вскочит.
— Да и на воле не вскочит…
Сторговались на десятке с мелочью.
— Куда новый-то комбез девал? — буркнул угрюмый мужик, за спиной которого виднелись полки, уставленные жестяными мисками, мятыми котелками, кипами грубых одеял и прочим барахлом.
— Да поменял там, — неопределенно махнул рукой Рой — каптер не располагал к откровенности. — С доплатой.
— Ну и дурак. — Угрюмый выложил на стойку одеяло, тощую как блин подушку, миску и прочее, что должно было пригодиться новому заключенному. — Эта роба с мертвеца снята. Она вообще ни на что не годна — только на тряпку. Ни один идиот, кроме такого зеленого, как ты, ее не наденет. Поверье такое есть — одёжа с покойника несчастье
— Десятку…
— Дважды дурень, значит. Я бы две дал, да сигарет еще… Он же, пролаза, ее ко мне и притащит, значит, десятку как минимум заработал. Пойми, парень, ты тут не в санатории — ухо держи востро, а то враз оттяпают. Кстати, деньги при себе держать собираешься? Зря. Лучше мне отдай. Под расписку. У меня как в государственном банке.
— Спасибо… — растерянно пробормотал Рой. — Я уж лучше при себе.
— Ну, как знаешь. Я предложил — ты отказался. Было бы сохраннее.
— Верю…
— Трижды дурак! — в сердцах хлопнул ладонью по стойке каптер. — Не верь, не бойся, не проси! Запомни эти правила и тверди про себя как молитву. Иначе месяца тут не протянешь.
Барак постепенно заполнялся возвращавшимися с работ заключенными. Кто-то орал на застрявшего в душе, кто-то грызся с соседом из-за куска мыла, кто-то уже бренчал ложкой по миске, наворачивая выданную на ужин размазню, на нарах напротив увлеченно резались в самодельные карты, кто-то, не видимый за нарами, орал дурниной…
После отбоя Рой долго ворочался, не в силах уснуть, — по сравнению со здешней «кроватью» полка в вагоне-тюрьме казалась королевским ложем. Да и сопящее, храпящее, бормочущее и кричащее во сне соседство, вонь нестираной одежды, пота и человеческих испражнений, не говоря уже о таких радостях, как укусы насекомых, сну никак не способствовали. Забыться тяжелой, полной кошмаров одурью удалось лишь далеко за полночь.
И, разумеется, он не почувствовал, когда некая бесплотная тень бесшумно, почти не касаясь одежды, извлекла из кармана, казалось, надежно припрятанные деньги.
Жизнь в лагере начиналась…
На расчистку джунглей выступили затемно. Заспанные охранники долго возились, отодвигая секцию ограды, а потом, когда импровизированные ворота миновала последняя тройка, вернули на место.
— Зачем такие предосторожности? — спросил Рой.
— Много будешь знать — скоро состаришься, — буркнул Горбатый.
— Так ведь, если не будет знать — рискует вообще не состариться, — резонно заметил третий — невысокий шебутной мужичонка со странным прозвищем Ботало.
Он шел впереди, таща на плече трубу ракетомета и обернутый проводом миноискатель. Вообще нагружены были все в тройке: Рой нес два ракетомета и ранец со снарядами, Горбатый — огромный рюкзак и допотопную винтовку.
— Не только мы ходим в джунгли, — нехотя и не совсем понятно ответил старший группы. — Джунгли тоже хотят к нам зайти…
Довольно стройный вначале отряд — больше полутора сотен заключенных — вскоре смешал ряды. Надзирателей с ними не было, поэтому все шли, как хотели. Кто-то курил, кто-то спорил с кем-то, сразу пятеро ржали, наверное, над рассказанным шестым анекдотом… Постепенно светало, ночной туман редел, и сквозь молочную дымку проступали силуэты деревьев по краям просеки — уродливые, похожие на черных великанов, жадно тянущих руки к людям. Пару раз по дороге попались сгоревшие гусеничные машины — уж на что Рой разбирался в танках, а такие еще не встречал: мощные шасси с установленными на них решетчатыми фермами. Проходя мимо, весь растянувшийся на добрую сотню метров отряд, будто по команде, ускорял шаг, стараясь миновать закопченную раскоряку с распущенными в траве гусеницами, уже увитую жадным вьюном.