Один я здесь…
Шрифт:
Сергей зашел в хибарку, взял со стола кусок солонины и пошел в сторону волка. Борька, как будто заревновал, залаял пуще прежнего. Сергею пришлось надавить ему ладонью на морду, чтобы тот не пугал гостя или ненароком не кинулся на него.
Волк непринуждённо посмотрел на Сергея, склонил морду вниз и направился в его сторону, оставляя за собой череду следов-точек от лап. Желтые глаза зверя остановились на Борьке, он замер.
– Боря, фу, – тихо произнес Сергей и сильнее надавил на морду пса. – Фу, тебе говорят!
Борька подчинился – сделал несколько шагов назад и спокойно сел, шевеля хвостом от переполняющего
Волк, убедившись, что путь безопасен, продолжил идти, не спуская глаз с охотника. Приближаясь к нему, он то отскакивал назад, ожидая нападения, то, все же решившись, шел вперёд, к столь желанному куску засоленного мяса. Морда его была опущена, словно он кланялся.
– Не бойся, старина, не бойся, бери…
В конце концов зверь и вовсе опустился на брюхо, продолжая чуть ли не ползти в сторону Сергея. Он не казался ему одним из тех жутких хищников, охотившихся стаей и убивавших все живое. Этот зверь наверняка был рожден вне стаи и всю жизнь, как привидение, бродит по этому лесу. Вот только для чего?
Для чего?
С чрезвычайной осторожностью зверь, открыв пасть, подхватил зубами кусок солонины и скрылся за сугробом. Охотник взглядом проводил зверя, убеждённый в том, что это не последняя их встреча.
Он так и не понял, что именно за чувство разъедало его внутри, но уяснил одно – от него необходимо избавиться, прямо сейчас! И ни водка, ни десятки выкуренных цигарок не позволят ему унять это ужасное ощущение.
Сергей взял в руки сани, прихватил пару стареньких одежек и вышел из хибары под лай пса. Борьке, крепко пристегнутому цепью к разваливающейся конуре, только и оставалось, что лаять вслед хозяину, бегущему вглубь леса.
17
Солнце, посылая последние лучи, почти скрылось за горизонтом.
Холод стал пробирать пуще прежнего. Сани Сергей давно спустил на снег, волоча за веревку. Дышать было трудно, в горле ощущался медный привкус, и лишь огонь от наспех сделанного им факела приятно согревал лицо.
Подох же, наверняка подох! – думал Сергей.
Но продолжал идти, сам не зная почему.
Он постарался сосредоточиться на дороге, к тому же это было сейчас очень необходимо. К новому маршруту, вдоль которого он расставил кулёмки, ноги еще не успели привыкнуть, а глаз не наметил ориентиров. Эх, если бы этот проклятый истребитель упал в местности, по которой он ходил прежде! Он с закрытыми глазами добрался бы дотуда. А здесь… Еще и тьма близится, а в ней хоть глаз выколи – ничего не сыскать.
Удача оказалась на его стороне. В метре от себя – он почти прошел мимо – охотник заметил сломанный кусок жерди, которую опознал как часть конструкции из разрушенной им ранее ловушки. Самой последней. Стало быть, он близко…
Оглядевшись, попытался вспомнить, в какую именно сторону упал самолёт. Как раз в эту секунду последний луч солнца блеснул между кронами деревьев. Нужно было действовать.
Сергей решил, что сейчас самое время дать волю прежде не подводившему его чутью. Оно заговорило с ним его же голосом и шепотом подсказывало: истребитель находится на северо-востоке.
Туда он и отправился.
18
В темноте немецкий истребитель напоминал невиданного зверя, лежащего
Уже издалека Сергей заметил человеческую фигуру возле фюзеляжа. Тот еле заметно пошевелил рукой…
Охотник медленно зашагал вперед. Снег под валенками заскрипел так громко, что Сергей с трудом слышал собственное дыхание. Медленно свет от его факела приближался к обломкам, пока теплое свечение не коснулось кончика армейского сапога, окровавленных штанов, белого комбинезона…
Жив…
Мальчишеское лицо немца покрыл иней, напоминая седую бороду. Ресницы превратились в белоснежные ниточки, глаза были испуганными. Укрывая тело правой свободной рукой (другая была привязана ремнём к крылу), он пытался спастись от холода, дрожа как лист на ветру. Немец с большим трудом поднял лицо в сторону огня, громко стуча зубами, а затем, махнув, опустил ее, словно увидел мираж.
Сергей воткнул факел в сугроб рядом и, не церемонясь, разорвал окровавленную штанину. Увидев, что было под ней, он почувствовал, как по спине прошелся холодок: ружейная дробь не пожалела ногу, вонзившись глубоко в плоть. В придачу к этому Сергей вспомнил, как и сам помог оказаться маленьким металлическим шарикам еще глубже в ноге, когда прижимал ее валенком.
Из-под пальто охотник вытащил прежде заготовленную старую рубаху. Разорвав ее на части, он крепко перевязал ею рану. Благодаря морозу немец потерял не так много крови, крохотный шанс выжить у него еще был.
Губы юнца еле заметно шевелились. Он бредил на своем родном языке, но что именно, было не разобрать. Познания Сергея в немецком ограничивались лишь несколькими словечками, запомнившимися еще по молодости на войне. Да и понимать речь не было никакого смысла – немец был в бреду, как и любой человек, стоящий одной ногой в могиле. А этот юный сторонник национал-социализма, видать, заносил вторую ногу…
При помощи ножа Сергей срезал ремень, на что ушло драгоценных пара минут, и положил ледяное тело немца на сани. Охотник заранее предусмотрел, что его живой груз будет без сознания и не сможет удерживать равновесие на санях, и для этого прихватил моток верёвки. Закрепив тело, он, закурив папироску, чтобы унять нервишки, взял верёвку и поволок сани по снегу.
Его не покидало ощущение, что он играет наперегонки со смертью.
19
Факел почти потух, с трудом согревая Сергея и его груз. Казалось, что жизнь зависела только от этого маленького язычка пламени, и, если он исчезнет…
Об этом даже думать не хотелось.
Каждый шаг давался с трудом. Мороз как будто обрел плоть и раз за разом, стоило ему поднять ногу для очередного шага, хватал его студёными руками и тащил вниз. Про немца, лежащего на санях, даже думать не было сил. Чудилось, что он везет гору камней, а не тело. Ему хотелось бросить этого гада, перевернуть сани и спустить того с холма. Но он не мог. Сам не понимал, зачем ему так необходимо было доставить этого паршивца в безопасное место.
Да помер же, а я вожусь с ним… – подумал Сергей, но проверить это был не в силах. Остановиться и удостовериться в том, что немец жив, казалось ему непостижимым действием. Особенно сейчас, когда огонь от факела мог погаснуть в любую секунду…