Одинаково испорченные
Шрифт:
Мобильник опять зазвонил. На этот раз я услышал голос Анны.
— Привет, Ив! У тебя все в порядке?
— Надеюсь, что так.
— Тебя ждать к ужину?
— Обязательно буду.
— Тебе нужна моя помощь?
— Приготовь что-нибудь вкусное. Сама знаешь, приеду голодный, усталый и злой. Буду требовать заботы и понимания.
— Не сомневаюсь. А ты знаешь, что у нас будут гости? Позвонил твой отец, обещал зайти в семь часов, так что не задерживайся.
— Хорошо. Договорились.
— Жена? — спросил Игнатьев.
Я кивнул.
— Завидую я вам: отец, жена. Вас любят. В наше время нет ничего важнее семьи и любви.
Я еще раз кивнул. Можно было признаться, что и для меня такая демонстративная забота внове. Но зачем? Я был полностью согласен с Игнатьевым — в наше время любовь и забота близких людей самое главное в жизни. И не стоит подчеркивать, что подобное случилось со мной в первый раз, важно, что случилось.
Вот и показалась деревня. Возле шоссе располагались только кирпичные здания магазина и почтового отделения. Жилые дома, окруженные плотными зарослями плодовых деревьев, располагались выше, на холме. Я редко бываю в этих краях в декабре, но когда судьба заносит меня на дачу в это время года, самым ярким впечатлением каждый раз оказывается тяжелое чувство разочарования от вида открывающейся передо мной блеклой черно-белой картины зимнего поселения. Лишенная привычной летней зелени или разноцветного буйства осенних красок, деревня выглядит оцепеневшей, полусонной. Очень трудно обнаружить хоть какие-нибудь следы жизни, разве что над крышами домов поднимаются белесые клубы дыма, местные жители топят печки, это единственное, что выдает присутствие людей.
— Да, вот что еще, — сказал Игнатьев. — Я забыл передать вам привет от Нины.
— От Нины? — удивленно переспросил я. — Вы знаете Нину?
— Два месяца тому назад я стал получать по электронной почте письма от читательницы. Она интересовалась моими «Двенадцатью невыдуманными историями из жизни Мартина». Оказалось, что Нина прекрасно разбирается в современной литературе. Вот вы удивились, что я знаю Нину, а я был не меньше удивлен, когда узнал, что Нина переписывается и с вами тоже. Согласитесь, что это странно, наши сочинения, по-моему, настолько разные, что не могут нравиться одному человеку. Мне кажется, что они принципиально не должны уживаться в голове одной женщины. Я не собираюсь утверждать, что мои книги лучше ваших или наоборот. Мое утверждение не оценочное. Понимаете?
— Да, конечно.
— Но такая женщина нашлась. Удивительно.
— Вы с ней встречались?
— Нет. Я получаю письма по электронной почте. Это все.
— Вы видели ее фотографию?
— Нет. О себе она не пишет. Ее интересует только литература. Нет даже упоминаний о погоде. Знаете, как иногда пишут читатели, сегодня с утра шел дождь, и я подумал… Ничего подобного в письмах Нины нет.
— Задавала ли Нина вам странные вопросы?
— Множество. Все ее вопросы — странные. Но вот что меня по-настоящему удивляет, иногда она пытается предсказать будущее.
— Не понял.
— Недавно она написала, что в следующем году вы напишите великий роман. Великий — это ее определение. Она даже название упомянула. «Жизнь с людьми». Я пытался иронизировать, что для великого романа вы придумали на удивление блеклое название. Но Нина почему-то со мной не согласилась.
Я вздрогнул. Не хилое название для текста, написанного энэном. Мне понравилось. А вот возьму и напишу!
— Вы действительно пишете что-то подобное?
— Пока еще нет.
— У вас целый год впереди! — засмеялся Игнатьев. — Не сомневаюсь, что справитесь!
— Мне понравилось название, но получается, что это не я его придумал. Смешно, правда?
— Сделайте усилие, доверьтесь читательнице. Знаю, что трудно, но один раз можно и попробовать.
— Пожалуй.
Проехав магазин, я по привычке на полной скорости свернул на главную улицу деревни и едва не поплатился за свою лихость, с трудом затормозив возле невесть откуда взявшегося шлагбаума. Ко мне неторопливо подошли два парня в одинаковых тулупах. Третий, с охотничьим ружьем в руках, остался возле будки.
— Охранник Соболев, — представился один из них. — Попрошу документы.
Я протянул паспорт.
— Цель посещения деревни?
— У меня здесь дача.
Я назвал адрес.
— Хорошо. А теперь попрошу ваши документы, — обратился охранник к Игнатьеву.
— Он со мной, — сказал я. — Приехал в гости.
— Догадываюсь, что не на работу. Документы попрошу.
Игнатьев протянул паспорт.
Охранник долго изучал его, перелистывая страницы то в одну сторону, то в другую. Наконец, ему надоело, и он вернул документ Игнатьеву.
— Все в порядке. Надолго приехали?
— Я через час возвращаюсь в город. Мой друг останется здесь на неделю.
— Это можно. Но вам, гражданин Игнатьев, придется зарегистрироваться в муниципалитете. Без регистрации в нашем населенном пункте разрешается проживать не больше трех дней. Придете на почту с паспортом, мы зарегистрируем вас и отдыхайте на здоровье.
— Как это у вас лихо закрутилось! — сказал я.
— Что конкретно?
— Ну, эта тягомотина с регистрацией.
— А что такое? Вас же не удивляет, что приходится регистрироваться в Москве? Не вижу принципиальной разницы. Для наведения элементарного порядка иногда приходится использовать непопулярные методы.
— Может быть, может быть…
— Проезжайте, мы вас больше не задерживаем.
Я был искренне удивлен, во время моего последнего посещения деревни ни шлагбаума, ни регистрации не было. Неужели Гольфстримов перешел от слов к делу? Не ожидал от него такой оперативности, но, видимо, его конфронтация с начальниками оказалась более серьезной, чем это можно было заключить из памятного разговора с ним.
Мы подъехали к даче. Дорожка к крыльцу была занесена ровным слоем снега. Отсутствие следов показывало, что со времени моей ноябрьской поездки, к даче никто не подходил. Я отметил это с удовольствием, последние события, если и не сделали меня сторонником «теории заговоров», то, во всяком случае, заставили относиться к этой маниакальной идее серьезнее. Надо будет обязательно расспросить отца о вселенских заговорах и тайных обществах. Не исключено, что он знает об этом больше, чем я. Идея была дурацкая, нельзя было исключать, что я услышу от отца очередную зубодробительную «правду», после чего моя жизнь окончательно превратится в сплошной кошмар.
Но это потом, а пока следовало устроить Игнатьева на постой, я подхватил сетку с провизией и, осторожно ступая по глубокому снегу, направился к крыльцу. Игнатьев, стараясь попадать в оставленные следы, направился за мной.
— Проходите, Игорь, устраивайтесь. Вам придется провести в этом доме следующую неделю. Кстати, и Новый год встретите здесь.
— В одиночестве встречать Новый год тоскливо.
— А вы пригласите Гольфстримова. Вдвоем веселее.
— Я не люблю фэнтези, — с тоской в голосе признался Игнатьев.