Одиннадцать друзей Лафейсона
Шрифт:
– Позволишь мне поговорить с тобой?
– Опять хочешь заняться моим исправлением и услышать покаяние?
– Марк повел бровью и усталым взглядом посмотрел на вошедшего в комнату мужчину. – Если тебе станет легче, то я могу сыграть.
– Марк, сын мой, - гость, что был одет в черную длинную и явно не особо новую рясу, положил ладонь на плечо Сорена. – Я хочу, чтобы стало легче тебе, - в ответ Марк тяжело выдохнул через нос и уставился в маленькое окно, за которым не было ничего, кроме непроглядной темноты. – Пойдем, выйдем на свежий воздух. Нечего тебе всю ночь в келье сидеть и придаваться ненужным размышлениям.
Около
– Я помню твой скептицизм, когда ты пришел сюда, - мужчина в рясе облокотился на белую кирпичную ограду и опустил глаза. – Ты сказал три слова: «красиво» и «я остаюсь». Мне показалось, что ты почувствовал себя в безопасности. Я прав?
– Можно? – Марк достал из кармана пачку сигарет.
– Не стоит.
– Без разницы, - щелкнув зажигалкой, Сорен прикурил и выпустил в ночной холодный воздух серые клубы дыма. – Ты говорил, что я могу чувствовать себя, как дома.
– С тех пор ничего не изменилось, - луна скрылась за вершиной горы, и в каньоне, где спали все кроме двоих мужчин, наступила полнейшая тьма, лишь неяркий красный огонек сигареты то зажигался ярче, то почти угасал. – Кто он?
– Он? – в голосе Марка прозвучали насмешливые нотки. – Он – мой Бог.
– Моя вера сейчас обливается слезами, но я могу понять и понимаю. Однако, хочу напомнить, что одна из заповедей гласит…
– Что есть Бог, Джон? – луна вновь показалась из за острого шпиля горы, и мужчина в рясе смог разглядеть настороженное лицо Сорена.
– Бог - есть высшая любовь.
– Тогда я не ошибся, - зажав фильтр между большим и указательным пальцем, Марк выстрелил дотлевшей сигаретой вперед, и Джон проследил ее путь до самого дна карьера. – Он и есть моя любовь. Единственная.
– А ты есть мое испытание на верность.
– Кому верность, Джон? Ты ведь его даже не видел.
– Видимо, мне не обязательно, - мужчина по-доброму улыбнулся.
– Ты живешь в этом аббатстве уже сколько? Семь лет? Я не понимаю этого, - дабы избежать копаний в своем внутреннем мире. Марк решил перевести разговор в более обыденную тему, то бишь спор.
– Вы сами себе противоречите. В одно время вы католики, в другую протестанты, у вас есть несколько церквей и храмов, каждое утро вы намываете иконы и прочее. Кто вы? У меня от этого смешения мозг взрывается. Причем, в прямом смысле.
– Тебе спокойно здесь? – Джон в свою очередь знал, на что делать ставки, чтобы вернуть беседу в нужное русло.
– Более чем.
– Чудеса происходят, Марк. Почему ты сдался?
– Ты же изучал психологию? Помнишь все эти типажи людей? Интроверты, экстраверты, холерики, сангвиники, соционика и прочее? – запрыгнув на ограду, Сорен перевернулся к обрыву в карьер и свесил ноги, что у Джона защемило сердце. – Я не согласен с этими теориями. Есть всего два типажа людей, и каждый индивид приближен либо к одному, либо к другому.
– Объяснишь? – на всякий случай зацепив Марка за шлейку брюк, Джон встал рядом с ним.
– Есть люди-мухи и люди-пчелы. Муха, она как мухой была, так мухой и останется – во всем ищет дерьмо. Отборное, качественное, ей нравится там копаться, более того – это залог ее жизни, а люди-пчелы… Пчела ищет красоту, ей нужны цветы, их самое прекрасное, их сердце – нектар. Так вот, я не хочу жить в том мире, где девяносто процентов населения составляют мухи.
– Ты слишком нелюдим, чтобы делать такие выводы.
– Джон… Джон-Джон-Джон, - Сорен рассмеялся в голос. – Ты не видишь ничего дальше собственной кельи и времяпрепровождений за молитвами, а я был там, делал ошибки… Делал ужасные, невероятные и дикие ошибки. Ошибки, что обошлись мне многими потерями. Я видел этих мух роями, слышал гул их крыльев, чувствовал, как они летят на меня, ищут самое черное, что только может быть, копаются во мне, осуждают. И, главное, за что? За то, что я человек со своими страхами и недостатками? За то, что я далек от идеала? А разве хоть один из них ушел хотя бы на один шаг вперед? Нет, - Джон хотел было что-то ответить, но Марк опередил его.
– О, я благодарен им, благодарен за то, что взглянув на это, я понял, что так нельзя, что все это низко, отвратительно, непотребно, и стал учиться видеть красоту. Мне не пришлось искать. То, что является в моей жизни самым прекрасным, было рядом со мной, но я потерял его… - задумавшись, Сорен вновь рассмеялся. – Давай, скажи мне, что в скором времени меня ожидает ад за гордыню, гнев и мужеложство.
– Я не могу предрекать тебе подобное.
– И правильно делаешь. В моем мире таких понятий нет.
– Ты зол, сын мой, - Джон вновь подбодряюще похлопал Марка по плечу. – Я чувствую твой страх и боль. Один раз у тебя получилось попросить помощи, тебя услышали, и ты узрел всю Его силу. Попробуй еще раз.
– Как же ты заблуждаешься, - повернувшись обратно, Сорен спрыгнул и пошел в сторону поднимающегося каменистого коридора. – Во мне нет веры ни на грош, так что мои беседы были ни с кем иным, как с Дьяволом. Конечно, я вижу это немного в ином ключе, но так тебе будет понятней. Я просил одного, и взамен он потребовал свою стандартную цену - душу. Скоро все обязанности по договору будут исполнены, так что мое время подходит к концу. Думаю, это обрадует многих.
– Люди исцелялись и не от таких недугов, - Джон шел по правое плечо от Сорена, держа руки за спиной. – Мне бы не хотелось видеть твое поражение.
– Это не поражение, это победа.
Некоторое время они шли в тишине, что нарушалась целым хором сверчков. По ночам в монастыре всегда было тихо, так как у монахов было принято соблюдать определенный режим дня, который Марку был всегда непонятен. Они вставали в три утра, а ложились в десять вечера, большую часть времени проводили в молитвах, либо уходом за территорией и домашним скотом, который был для Сорена диковинкой. Его не заставляли работать, не заставляли принимать жизненные устои данного места, даже позволяли нарушать правила, и все благодаря Джону. Тогда его статус был не столь высоким, как сейчас, но именно он решил помочь заблудшему человеку, что пришел к ним ранним утром в состоянии сильного алкогольного опьянения и еще Бог знает чего. Джон занимался Марком. Вел с ним беседы, даже если его подопечный не отвечал, пытался дать совет, разобраться в его проблемах, дать спокойствие. Да, у него не вышло приобщить Сорена к вере, но то, как Марк изменился, какими стали его мысли и внутреннее состояние, говорили Джону о том, что старания были не напрасными.