Одиннадцать тысяч палок или любовные похождения господаря
Шрифт:
Генерал, казалось, достиг вершин наслаждения, он закатил глаза, от которых остались видны одни белки в красных прожилках.
— Серж, — вскричал он сдавленным голосом, — хорошо ли ты ощущаешь тот инструмент, который, не удовлетворившись тем, что тебя породил, принял на себя и задачу превращения тебя в совершенного молодого человека? Запомни, Содом — вот символ цивилизации. Гомосексуализм сделал людей подобными богам, а все несчастья проистекают из того желания, которое, как заявляют особи противоположного пола, они испытывают друг по отношению к другу - Сегодня осталось только одно средство спасти
И испустив сладострастный хрип, он разрядился в очаровательную попку своего сына.
Глава VI
Началась осада Порт-Артура. Моня со своим денщиком Рогонелем оказался заточен в нем вместе с войсками бравого Стесселя.
Пока японцы пытались преодолеть кольцо укреплений из колючей проволоки, защитники города в качестве компенсации за постоянную угрозу пасть жертвой непрекращающихся обстрелов находили утешение в регулярных посещениях по-прежнему открытых борделей и кафе-шантанов.
В один из вечером Моня обильно отобедал в компании Рогонеля и нескольких журналистов. Им подали замечательное филе из конины, выловленную в порту рыбу и консервированные ананасы; все это они запивали отличным шампанским.
По правде говоря, десерт оказался прерван неожиданным появлением снаряда, который разорвался, разрушив часть ресторана и поубивав кое-кого из посетителей. Моню это приключение позабавило, он хладнокровно раскурил сигару от загоревшейся скатерти. После чего они с Рогонелем отправились в кафе-шантан.
— Этот чертов генерал, — рассуждал по дороге князь, — проклятый Кокодрев оказался явно незаурядным стратегом, он предугадал осаду Порт-Артура и, по всей вероятности, отправил меня сюда, чтобы отомстить за то, что я застал его за кровосмесительной связью с собственным сыном. Как и Овидий, я наказан за преступление своих глаз, но я не напишу ни «Скорбных элегий», ни «Писем с Понта». Я предпочитаю провести в утехах оставшиеся мне дни.
Несколько пушечных ядер со свистом пронеслось у них над головой, они перешагнули через валявшееся на земле тело разорванной ядром напополам женщины и оказались перед «Усладами Папаши».
Это был шикарнейший кабак Порт-Артура. Они вошли внутрь. В зале дым стоял коромыслом. Выступала немецкая певичка — рыжая и дебелая, пела она с сильным немецким акцентом, и ее то и дело заглушали аплодисменты тех зрителей, которые понимали по-немецки. Затем вышли четыре английские girls, какие-то sisters, они танцевали жигу, но с отдельными па кэк-уока и мачиша. Это были очень симпатичные девушки. Чтобы продемонстрировать отделанные разными финтифлюшками панталоны, они высоко задирали свои шуршащие юбки, но, к счастью, панталоны на них были с разрезами, и то и дело удавалось заметить в обрамлении батиста то увесистый зад, то оттеняющие белизну живота заросли. А когда они вскидывали вверх одну из ног, раскрывались и их замшелые вагины. Они пели
Му cosey corner girl
и пожали несравненно больше аплодисментов, чем их предшественница, нелепая Ггаикт.
Русские офицеры, слишком, вероятно, бедные, чтобы оплатить себе женщину, усиленно дрочили, наблюдая расширившимися глазами за этим райским — в магометанском смысле — зрелищем.
Время от времени из одного из членов вылетала мощная струя малофьи, попадая то на форму соседа, то, чего доброго, ему даже и бороду.
После girls оркестр разразился шумным маршем, и на сцене испанец с испанкой показали сногсшибательное представление. Живейшее впечатление на зрителей произвели уже их костюмы тореадоров, и публика тут же затянула подходящее к случаю «Боже, царя храни».
Испанка оказалась замечательной, очаровательно разболтанной девушкой. На ее бледном, идеально овальном лице ярко блестели черные глаза. У нее были точеные бедра, а одежда так и переливалась блестками.
Тореро, стройный и крепкий, тоже крутил задом, которому его мужская натура обеспечивала, без сомнения, некоторые преимущества.
Эта броская пара послала сначала правой рукой — а левой упираясь в круто выгнутое бедро — в зал несколько вызвавших фурор воздушных поцелуев. Потом они пустились в сладострастный, на манер их родины, танец. Чуть погодя, испанка задрала юбки до самого пупка и пристегнула их там так, чтобы остаться обнаженной до самой ложбинки пупа. Ее длинные ноги обтягивали красные шелковые чулки, на три четверти прикрывавшие ей бедра. Сверху их прихватывали, прикрепляя к корсету, золоченые подвязки, с которыми сплетались и шелковые нити, поддерживающие у нее на заднице черную бархатистую полумаску, — так, чтобы прикрывать дыру. П...ду скрывало иссиня черное, чуть завитое руно.
Что-то напевая, тореро извлек наружу свой необычайно длинный и твердый болт. Так они и продолжали танцевать, животом к животу, то, вроде бы, преследуя, а то — ускользая друг от друга. Чрево юной женщины колыхалось, словно вдруг загустевшее море, — точно так же сгустилась средиземноморская пена, чтобы породить непорочное чрево Афродиты.
Вдруг, словно по волшебству, х... и п.. .да гистрионов соединились, и все решили, что они собираются просто трахнуться на сцене.
Но не тут-то было.
Своим отлично засаженным рычагом тореро приподнял молодую женщину, которая поджала ноги и осталась висеть над землей. Он прошелся по сцене. Тут же униформисты натянули в трех метрах над головами зрителей проволоку, и он, этакий непристойный канатоходец, прогулялся по ней со своей любовницей над налившимися кровью зрителями с одной стороны зала на другую. После чего, пятясь, вернулся на сцену. Присутствующие разразились бурными аплодисментами, восхищаясь прелестями испанки, чей скрытый под маской зад, казалось, им улыбался, ибо весь был усеян ямочками.