Одиннадцать видов одиночества
Шрифт:
– Винсента Сабеллу прошу задержаться. – И затем, кивнув прочим: – Остальные свободны.
Класс постепенно пустел, а учительница так и сидела за своим столом, закрыв глаза, потирая тонкую переносицу большим и указательным пальцами и пытаясь вызвать в памяти фрагменты некогда прочитанной книги о работе с трудными детьми. Возможно, напрасно она вообще вмешалась и взяла на себя ответственность за одиночество Винсента Сабеллы. Возможно, ему нужен специалист. Она глубоко вздохнула.
– Винсент, подойди, пожалуйста, и сядь рядом, – сказала она, и, когда он устроился, пристально на него посмотрела. – Скажи-ка
Мальчик уставился в пол.
– Посмотри на меня, – потребовала учительница, и он посмотрел. В этот момент она была особенно очаровательна: на щеках легкий румянец, глаза сверкают, а плотно сжатые милые губки выдают неуверенность. – Прежде всего, – проговорила мисс Прайс, протягивая мальчишке небольшую эмалированную миску с пятнами плакатной гуаши, – сходи в туалет, набери сюда горячей воды и немного мыла.
Винсент покорно исполнил приказ, а когда вернулся, осторожно неся миску, чтобы не расплескать пенный раствор, мисс Прайс перебирала какие-то старые тряпки, склонившись над нижним ящиком письменного стола.
– Держи-ка, – велела она, выбрав подходящую тряпку и деловито задвинув ящик. – Эта подойдет. Опусти ее в воду.
Она провела мальчика к пожарному выходу, а пока он смывал со стены те ужасные слова, стояла в тупике и безмолвно наблюдала за его движениями.
Когда дело было сделано, а тряпка и миска убраны на место, учительница и ученик вновь присели возле того же стола.
– Винсент! Ты, наверное, думаешь, что я сержусь? – проговорила мисс Прайс. – Но это не так. Мне бы даже хотелось рассердиться, так было бы намного легче. Но мне обидно. Я старалась стать тебе другом, и мне показалось, что ты тоже хочешь дружить со мной. Но такое… Честно говоря, с человеком, который такое устраивает, дружить трудно.
Тут она с благодарностью заметила у него на глазах слезы.
– Винсент, а что, если я понимаю кое-что лучше, чем ты думаешь? Например, я понимаю, что иногда люди делают такое не потому, что хотят кого-то обидеть, а потому, что сами очень расстроены. Они знают, что поступают нехорошо, и знают даже, что им самим не станет от этого легче, но все равно идут и делают, что задумали. А потом осознают, что потеряли друга, и страшно сожалеют об этом, но уже слишком поздно. Сделанного не воротишь.
Выждав время, пока эта мрачная нота резонировала в тишине классной комнаты, она снова заговорила:
– Знаешь, Винсент, я не сумею это забыть. Однако сейчас мы еще сможем остаться друзьями, потому что я ведь понимаю, что ты не хотел меня обидеть. Только пообещай, что тоже не забудешь этот случай. Запомни навсегда, что, делая подобные вещи, ты обижаешь людей, которые очень хотят относиться к тебе хорошо, и этим ты наносишь вред самому себе. Ты запомнишь это, солнышко? Пообещай.
Слово «солнышко» вырвалось так же непроизвольно, как непроизвольно потянулась ее рука к плечу ребенка и скользнула по свитеру; и слово, и жест заставили мальчика только ниже опустить голову.
– Ну ладно, – сказала учительница, – ступай.
Он забрал из раздевалки ветровку и вышел, прячась от взгляда мисс Прайс, в котором затаились усталость и неуверенность. В коридорах было пусто и тихо, лишь откуда-то издали доносился гулкий ритмичный стук швабры о какую-то стену. Звуки, с которыми касались пола его собственные резиновые подошвы, только усугубляли тишину – как и одинокий сдавленный взвизг молнии на ветровке, и легкий механический вздох входной двери. В тишине тем более неожиданной оказалась встреча: на бетонной дорожке, в нескольких ярдах от школы, Винсент вдруг обнаружил, что за ним идут двое мальчишек – Уоррен Берг и Билл Стрингер. На лицах у обоих – нетерпеливые, почти доброжелательные улыбки.
– Ну, и чё она те сделала? – спросил Билл Стрингер.
Винсента застали врасплох; он едва успел натянуть на лицо ту же маску Эдварда Робинсона.
– Не твое дело, – бросил он и прибавил шагу.
– Нет, погоди – постой, эй! – крикнул Уоррен Берг, нагоняя его. – Ну что было-то? Просто сделала тебе втык или что? Эй, Винни, постой.
От этого имени его передернуло. Сжав кулаки в карманах ветровки, он продолжал идти. С трудом сохраняя самообладание и спокойный голос, Винсент проговорил:
– Не твое дело, сказал же. Отвали.
Но мальчишки не отставали.
– Представляю, какую выволочку она тебе устроила, – продолжал Уоррен Берг. – Что она вообще сказала? Давай расскажи, Винни.
На сей раз он не смог вынести звука этого имени. Самообладание покинуло его, колени ослабли, и ноги сами собой перешли на вальяжную походку, удобную для беседы.
– А ничё она не сказала, – ответил он наконец, а потом, выдержав театральную паузу, добавил: – А чё говорить? Она как возьмет линейку…
– Линейку? То есть она тебя – линейкой? – Лица мальчишек приняли потрясенное выражение, полное одновременно недоверия и восхищения, и, пока он продолжал говорить, восхищение явно преобладало.
– Прям по костяшкам, – выдавил Винсент сквозь сжатые губы. – По пять раз на каждую руку. Говорит: «Сожми кулак. Положи на парту». А потом берет линейку и – бумс! бумс! бумс! Пять раз. Больно до чертиков.
Школьная дверь тихонько шепнула что-то в спину мисс Прайс. Застегивая двубортное пальто строгого покроя, она подняла взгляд – и не поверила своим глазам. Винсент Сабелла? Не может быть! Впереди по дорожке шел совершенно нормальный, довольный жизнью ребенок, в компании двоих приятелей, которые внимательно его слушали. Нет, так и есть. При виде этой картины учительница была готова рассмеяться от радости и облегчения. Значит, у него все наладится. Несмотря на благие намерения и отчаянное стремление что-то нащупать в потемках, предвидеть такого она не могла и уж точно ни за что не сумела бы сама добиться подобного результата. И тем не менее – вот оно, происходит у нее на глазах. Очередное доказательство ее неспособности понять детский образ мыслей.
Ускорив шаг и обогнав ребят, она обернулась и улыбнулась им на ходу.
– Доброй ночи, мальчики, – сказала она, таким образом одарив их чем-то вроде веселого благословения; а удивившись испугу на их лицах, заулыбалась еще шире и проговорила: – Господи, как холодает-то… У тебя очень красивая ветровка, Винсент, и, кажется, очень теплая. Я тебе завидую.
Наконец мальчишки сконфуженно ей кивнули; она еще раз пожелала им доброй ночи, отвернулась и пошла дальше своей дорогой, к автобусной остановке.