Одиннадцатый цикл
Шрифт:
Я без лишних слов ее поблагодарил.
Мы сидели на старой косой лавке. Воздержанная и аскетичная, монахиня внешне напоминала вяленую сливу: бока имела округлые, щеки – полные, однако в силу возраста мышцы лица одрябли и кожа висела мешком. Так, что, казалось, скоро брови сползут на глаза.
– Даже не верится, что тебе уже шестнадцать, – заговорила она. Я расправлялся с похлебкой.
– Пафыбо.
Она увернулась от моих слюней и покривилась.
– Акар, сколько тебя учить! Не разговаривай с набитым ртом!
Мать
Я насилу сглотнул.
– Извините.
– Жуй! – потрясала она пальцем, глядя хмуро. – Неужели так трудно запомнить?
– Не трудно.
Я не показывал раздражения, лишь стыд. При желании я бы сокрушил ее в одно мгновение, пусть пока что не догнал в росте старших сородичей. Останавливало хотя бы то, что я по-своему с ней породнился.
– Позор. Не учишься и учиться не хочешь. – Она выставила на меня узловатый палец.
Бесстрашная женщина: так отчитывать акара… Будь я из воителей-налетчиков, что в Чаще, уже бы готовился к боевому крещению – но я глотаю упреки от человека в лагере для беженцев. И как ей только хватает смелости?
– Простите, – сумрачно повторил я.
– Хотя бы достает ума извиниться! – Она говорила с любовью и теплой улыбкой. – И байрский, я слышу, подтягиваешь. Если бы не внешность и не бас, приняла бы тебя за человека!
Я хмыкнул и вдруг поймал на себе косой взгляд двух акар. Они тут же отвернулись.
– Не обращай на них внимания.
Она не знала, отчего стаяла моя улыбка, но лицо наверняка все выдало. Многим не нравилась наша дружба с матерью Маргарет. Мне есть за что презирать людей, но только не ее.
– Как вы все успеваете? – переменил я русло разговора.
Она этого явно не ожидала и озадаченно нахмурилась.
– Что «все»?
– Мне помогаете, больных лечите.
Монахиня пожала плечами.
– Раньше казалось, что я столько всего не выдержу, но поживи моей жизнью день-деньской – и уже не бросишь ее: совесть не позволит. – Мать Маргарет выгнула спину и, болезненно морщась, подперла поясницу обеими руками. – Хотя тело уже понемногу сдает.
– Вы пришли из-за Бурра? – спросил я. Все-таки близилась его пора.
– Сначала осмотрим Йуту, – кивнула мать Маргарет. – Зукин уже не знает, как еще мне намекнуть.
Йута был боевым наставником для всех лагерных подростков. Неудивительно, что жил он в личной юрте из чистой кожи. Над ним – великаном даже по меркам акар – заботливо склонилась мать Маргарет. Снаружи кто-то сетовал на тяжкий день, а внутри раздавалось лишь надсадное дыхание силача и полушепот Зукин, его утешавшей. Она приникла губами ко лбу возлюбленного.
Год от года с приходом осени в лагерь вползал Бурр – хворь, которой, считалось, болеют лишь акары. Сваленные Бурром мужчины и женщины лежали по хижинам и юртам, и всех навещала самоотверженная мать Маргарет.
Йута весь был покрыт испариной.
Я разрывался, одним глазом смотря на нее, другим – на больного. Для Йуты воинская честь – не пустой звук; он и пальцем не тронет тех, кто сам не держал в руках оружия. Однако сейчас великан не владел собой. Я посматривал на его пугающе массивные руки, которым, сдается, ничего не стоит раздавить монахине череп.
– Хрома, слушай и запоминай. Отвар сжимки с щепоткой устричника поможет унять судороги. – Она протянула микстуру сидящей рядом Зукин. Та поднесла чашку к растрескавшимся губам любимого и приподняла ему голову за затылок. Йута поперхнулся горьким питьем.
– Это что за дрянь? – пробасил больной на чистом акарском, дрейфуя на грани сна и яви.
– Лекарство, мой милый, – ответила Зукин.
– Отравить вздумала? – Его грудь тяжко вздымалась, горло скреб надсадный хрип. Глаз больной не открыл, но обращался явно к матери Маргарет.
– Йута, свет мой, она тебя полечит.
Зукин взяла его за руку, оплела могучие ветви-пальцы своими, длинными и сильными, точно лоза. Они шептались по-акарски.
– Хрома, – подозвала меня лекарша. Я наклонился. – О чем они?
Я вслушался, стараясь разобрать слова.
– Ни о чем. Зукин его утешает.
Она кивнула и досыпала трав на лоскут мокрой тряпицы.
– Здесь мокролист и корень йима с щепоткой бархата с оленьих рогов…
И тут вулкан взорвался.
Едва тряпка коснулась лба Йуты, лопнула последняя ниточка его рассудка. Он с рыком вскочил на кровати и замахнулся внушительной рукой на мать Маргарет.
Я едва успел нырнуть между ними. Ударом меня отшвырнуло назад, прямо на Праведницу, и мы рухнули наземь.
Она отрывисто вскрикнула.
Глава шестая
ХРОМА
Акары – гордый народ, чья культура пестра и диковинна, под стать непредсказуемому нраву. Один акар, к примеру, поделился со мной таким сказанием – легендой о клане Израненной земли. В эпоху Асаманского царства акарское племя снялось с места и дерзнуло отправиться в кровавое паломничество. Акары шли, покуда не стерли в кровь ступни и путь их не устлало багрянцем. Остановились паломники, лишь достигнув оазиса, где и обрели новый дом.
– Вы как? – спросил я у матери Маргарет.
– Жить буду.
Она сидела на табурете, укрытая покрывалом. Джаспер принес ей теплого чая, который она держала здоровой рукой. Другая, ушибленная, была такой иссиня-багровой, что даже вен не различить. Кости, к счастью, целы, но рука все равно наверняка болела.
Йуту перенесли, Зукин не отходила от него ни на шаг. Отныне им оставалось только ждать и надеяться на лучшее.
– Не смотри на меня так, – проворчала мать.
– Как?