Одиннадцатый цикл
Шрифт:
Я никогда не чувствовала себя такой ничтожной, как перед ликом утеса Морниар – отвесной громады, черной волны, что взмыла над горизонтом и, казалось, с минуты на минуту нас захлестнет. Мне чудилось, будто эта невообразимая скала подпирает небосвод.
Не было в Минитрии уголка, где не слышали бы ее колокола. Его раскатистый потусторонний бой пронизывал чистой и звучной нотой, отдаваясь в костях и проникая в недра души.
Занимался рассвет. Небо облепило грузными облаками. Временами редкий луч слегка раскрашивал осеннюю хмарь. В такое утро сам мир как будто пребывает
Фредерик сонно потер глаза и прикрыл зевок длинными пальцами. Одевался он определенно на бегу: одна лямка высоких рабочих штанов болталась на поясе, другая была перекручена, но Фредерик держал рот на замке и не выказывал недовольства. Он все в жизни сносил молча.
Бенджамин был бы и рад посетовать, но где взять сил? Веки поминутно смежались, и он осоловело пошатывался из стороны в сторону, словно тростина на ветру.
Я же молчала нарочно. Отец всегда только и ждет того, чтобы я заныла.
Лишь Том, не тая в себе протеста, безудержно надрывал горло. По счастью, ему всего лишь несколько месяцев.
– Уйми сына, Мириам! – гаркнул отец.
Мама, нахмурившись в ответ, закачала моего грудного братика на руках. Его звонкие всхлипы пронзали утренний сумрак – эфемерный, под стать пленке первого льда на озерной глади. Если плач остро ее раскалывал, то колокольный бой дробил в пыль и каждый удар его отдавался во всем моем теле. Страшно представить, какой этот колокол величины!
Бледный свет отражался от соседских домов ореолами, которые мягкая поволока присыпала морозными блестками, только добавляя пейзажу уныния.
– Роберт, ему ведь и года нет! Пожалей малыша. – Мама качала Тома взад-вперед, утешая шепотом.
– И правда, пап. Сегодня же такой день! – подлизался к отцу Фредерик, за что был награжден его гордой, с довольным прищуром, улыбкой.
– Да, сынок. Великий день.
Отец потрепал его по охряным кудрям, хотя Фредерик был почти на голову выше. Рослый, щуплый, с руками и ногами как оглобли, он напоминал огородное пугало, а от вида его жутких пальцев пробирала дрожь.
– Далила! – выбил отец меня из мыслей. – Хватит ворон считать. При нас рождается новое Семя. Это ведь чудо! – Он остыл так же внезапно, как вспыхнул. Вдруг на его лицо легла тень. – Жалко, дед не дожил, – вздохнул отец. – «А вдруг сегодня, вдруг сегодня появится Семя?» Каждый день это лопотал, все рта не мог закрыть.
Я сквозь тонкое полотно дымки оглядывала голый на много миль пейзаж. Утес Морниар высился на границе обжитых земель обсидиановым стражем, поверх которого простерлись владения высших созданий – еще более темные на его фоне. Оттуда смутно проглядывал черный силуэт твердыни неестественных вытянутых размеров, словно из мира сновидений. Обычно чем дольше я смотрю на утес, тем более косым он чудится, будто передо мной загнутый край мироздания.
Порой там видны башни, устремленные в небо сталагмитами, порой –
Но даже Вол’тару ни за что не влезть по отвесной стене утеса – придется простереть крылья и взлететь. Вертикальный лик Морниара вздымался к самым облакам, взирая на нас сверху вниз, а на самой вершине, грезилось мне, наблюдает за своими подданными Верховный Владыка.
Бен стряхнул с себя дремоту и вслушался в раскатистый гул колокольных ударов. Казалось, это бьется сердце лежащего в покое великана.
– Пап, а зачем вообще этот колокол нужен? – полюбопытствовал брат.
Ох и вскинется сейчас отец, думала я, – но нет. Душу он отвел иначе, заведя рассказ о Верховном Владыке и его Семени.
– Давным-давно, когда Владыка только пришел в наш мир, все было окутано туманом Хаара.
У соседей и в Вороньем городе поодаль зажигались тусклые огоньки. Народ смело высыпaл в тягостную осеннюю прохладу, чтобы поприветствовать рождение Семени.
– Он создал страны, города, создал саму жизнь из Хаара и отогнал туман туда, где он сейчас.
– А где он сейчас? – поинтересовался Бен.
– Роберт, он совсем маленький, – встряла мама, предчувствуя отцовскую вспышку.
Отец вздохнул. Колокол усмирил его очередным мерным ударом.
– Хаар – это туман, который окружает все земли Минитрии. – Он для наглядности раскинул руки. – В нем кроется огромная мощь, но не всякий ее обуздает. У Владык Хаар зовется по-своему.
Он распалялся – так, что даже плешивая коричневая борода затряслась. Темно-карие глаза выразительно расширились и загорелись упоенным огнем; Бен увлеченно ловил каждое слово из его кривозубого рта. Отец резво размахивал загрубелыми руками, вдыхая в легенду еще больше пыла и надежды.
– Затем Верховный Владыка сотворил подданных, тоже Владык. Это высшие бессмертные создания, до того могущественные, что горы расколют и осушат моря! А глаза свои монарх превратил в луну и солнце!
Завороженный Бен охнул. То ли колокол виной, то ли всеобщее оживление в столь ранний час, но теперь обычное отцовское предание захватило его на порядок сильнее.
– Но не знал он, что в наших сердцах поселится зло. Мы породили тлен, жестокость, пренебрегли его бесценным даром. И тогда он создал время.
Отец указал на парящий в небе далекий остров с золотым минаретом, вершащий свой путь вокруг Минитрии. Его незапятнанный шпиль сверкал в лучах чистого света.
– И породил Верховный Владыка первого из ангелов, что властвуют над временем, – Великого Архонта. Только гнусное Зло все равно пустило корни.
– А откуда оно вообще взялось? – спросил Бен.
Огромное око Верховного Владыки уже вынырнуло из-за горизонта и вздымалось по небу. Том утих, присосавшись к маминой груди. Мама же с нежной улыбкой смотрела на Бена, чей пыл и вправду одновременно заражал и умилял.