Одиночка
Шрифт:
Ослепительно улыбнувшись, он показывает большие пальцы. Только почему-то не Ане, а мне.
Посылаю ему сдержанную улыбку и отворачиваюсь, чтобы сразу лишить «Вадика» мыслей о флирте. Димы за столом все еще нет — очевидно, беседа с Робертом выходит занимательной. Маш'y Ксюше, призывая ее присоединиться, но она мотает головой. «Я пас». Погримасничав, я многозначительно указываю глазами на Сеню, сидящего с ней рядом. Это из-за него, да? Неужели Аня права и они действительно решили войти в одну реку дважды?
Ксюша
Я продолжаю танцевать, но вибрирующее покалывание в плече заставляет взгляд примагнититься к тому месту, откуда оно исходит. Получается невольно. Снова Адиль.
Взволнованное клокотание поднимаетсяз от живота вверх, и лицо вспыхивает. Это потому, что я танцую. Танец, за которым наблюдают — всегда интимно.
Отвернувшись, я запрокидываю голову, запускаю пальцы в распущенные волосы, встряхиваю ими в такт музыке. Рисую волны бедрами, покачиваю руками, стараясь не обращать внимание на диджея, который с вожделением на меня таращится. Я танцую для себя, а не для кого-то. Но запретить на себя смотреть не могу.
Спустя несколько минут к нам присоединяется Ядвига, и девчонки начинают исполнять свой фирменный танец, навеянный временем, когда Аня работала в стрип-баре. Голодный взгляд Вадика немедленно переключается на них.
Музыка сменяется на более динамичную, и тогда я решаю взять перерыв. Три фужера выпитого шампанского дают знать о себе сухостью в горле, поэтому прошу официанта принести воды, а сама иду к туалетным комнатам, чтобы освежиться.
На сидящих за столом намеренно не смотрю. Не хочу найти подтверждение тому, что Адиль все это время за мной наблюдал. Как и не хочу найти подтверждение обратному.
Туалет расположен в глубине зала. Две двери без обозначения принадлежности к мужскому или женскому, отдельно стоящий умывальник, модно отсеченный бархатной шторой. Задержавшись возле зеркала, я разглядываю свое порозовевшее лицо в поиске несовершенств и, найдя, стираю крошечные разводы от туши. Странно, что сердце громко и быстро стучит, будто я не танцевала, а пробежала чемпионскую стометровку.
Раздавшийся из-за занавески стук шагов становится сигналом к тому, чтобы взяться за ручку. Видеть лицо соседа по туалету совсем не обязательно.
Зайдя внутрь, тяну на себя дверь в попытке закрыть, но что-то мешает. Я оборачиваюсь выяснить, что именно, и застываю, будто приколоченная к полу. Закрыть дверь мешает носок кроссовки. Я видела эти кроссовки в тот день, когда меня впервые приняли за другого человека и назвали Лейлой.
Глава 16
То, что я ощущаю — это даже не паника. Это самый настоящий шок, замешанный на неверии и испуге. Это как любоваться пейзажем моря в интернете, мечтая услышать шум волн и почувствовать запах, а в следующую секунду оказаться лицом к лицу с надвигающимся цунами. Стоишь в одиночестве под грозно сгущающимся небом и с ужасом осознаёшь, что через какую-то минуту тебя размажет буйство стихии.
— Что тебе нужно? — Я старательно придаю голосу строгость и тут же, противореча себе, делаю трусливый
Вместо ответа Адиль пихает дверь подошвой кроссовкии не глядя проворачивает замок. От короткого щелчка, отрезающего от происходящего в зале, я вздрагиваю всем телом. Взгляд Адиля слишком открыто дает понять причину такого внезапного появления.
— У тебя с головой все в порядке?
Я больше не забочусь о том, как звучит голос. Мы с Адилем один на один в туалетной кабинке размером метр на метр. Не перед кем притворяться.
Проигнорировав вопрос, он подходит ко мне вплотную. На это требуется лишь доля секунды — настолько здесь мало места. Бешеное биение сердца, сотрясающее грудную клетку, достигает пика и отдается в висках. Меня окутывает запах. Он — как песня из юности: можно не вспоминать о ней годами, но, заслышав случайно, пропеть каждую строчку. Адиль пахнет так же, как много лет назад: немного сигаретами и много — собой. Когда-то я обожала его нюхать. Ткнуться в изгиб шеи и украдкой глотать набегающую слюну — так отзывался во мне его запах. Даже табак. Ненавистный запах табака не раздражал. И сейчас почему-то не раздражает.
— Ты оглох? — выходит уже шепотом.
Потому что от собственного бессилия становится страшно. Музыка за стеной орет так громко, что никто меня не услышит. Улыбчивый Вадик об этом позаботился.
От участившегося дыхания пересыхает во рту, и шея будто деревенеет. Я не могу набраться смелости, чтобы смотреть Адилю в глаза. Его тело почти касается моего, а я разглядываю рисунок на его толстовке.
Издав странный по глубине вздох, он заводит руку мне за спину и, сжав бедро, толкает к себе. Я не успеваю выставить руки, поэтому губы утыкаются ему в грудь. Да, я всепонимала с той секунды, как увидела Адиля в дверном просвете, но шок отчего-то продолжает нарастать. Сбившееся дыхание касается моего виска, ладонь бесцеремонно двигается вверх по ткани колготок, захватывая подол платья.
Из горла вырывается звук протеста, жалкий, дребезжащий. Совсем не такой, каким должен быть. Этот ублюдок бросил меня семь лет назад, а теперь как ни в чем не бывало вломился за мной в туалет на празднике моего друга! На празднике, куда я пришла со своим парнем, который носит меня на руках.
Упираюсь локтем Адилю в грудь, ногтями впиваюсь в его руку, которая достигла ягодицы. Моя цель — вены. Я хочу вспороть их, чтобы навсегда лишить Адиля иллюзий, что он может вести себя со мной как с дешевой проституткой.
— Ты кем себя вообразил? — Меня лихорадит от нарастающей ярости, а ядовитые слова сыплются трескуче. — Правильно про тебя говорят… Самый настоящий отморозок… Такие не меняются… Псих неуравновешенный… Ты ведь понятия не имеешь о нормальности… Только животные ведут себя так… Лучше бы ты никогда не возвращался.
Когда загнали в угол, психика безошибочно определяет самую насущную потребность. Моя — преступна. Если быэто было под силу, в эту самую минуту я бы хотела убить Адиля. Потому что смеет подойти ко мне после всего… Не сказав и слова в свое оправдание. Потому что даже сейчас на каждое мое оскорбление продолжает молчать, будто ему все равно.