Одиночный выстрел
Шрифт:
— Где Павличенко? — спросил командир роты.
— Ее никто не видел.
— Немедленно обыщите кладбище! Приказ выполнен, но неужели она погибла? Не хочется в это верить…
Ехать в дивизионный медсанбат Людмила отказалась. «Не уйду из своей роты!» — заявила она, и лейтенант Воронин в глубине души обрадовался такому решению снайпера. Сейчас каждый боец был на счету, особенно — умелый и храбрый. Ефрейтор Павличенко, несомненно, принадлежала к их числу. Пока Люда отлеживалась в блиндаже, командир приставил к ней санинструктора Елену Палий, студентку второго курса Одесского мединститута, которая добровольно вступила в РККА в августе этого года.
Лена диагностировала у ефрейтора тяжелый ушиб печени, но полагала, что молодой организм сам преодолеет последствия удара. Для начала она применила болеутоляющие средства, потом ставила холодные компрессы и кормила пациентку диетической пищей — гречневой кашей, сваренной без жира. Больше, чем каша, помогало Людмиле заботливое отношение девушки. Для Палий ефрейтор являлась образцом героя, и санинструктор с интересом расспрашивала Павличенко о прошлых сражениях.
Также навещали Люду однополчане, причем не только старослужащие, но и те, кто недавно пришел в 54-й стрелковый полк с кораблей Черноморского флота. Они приносили гостинцы: сочные золотисто-желтые груши «бере» из деревенского сада и трофеи из отбитого у румын обоза — туалетное мыло и флакончики с одеколоном. Теперь бывшие моряки знали, кто такой снайпер и почему его надо охранять.
Лейтенант Андрей Воронин тоже посетил ефрейтора.
Выходец из культурной питерской семьи, он пошел против желания родителей и поступил не в Ленинградский университет на факультет филологии, а в военное пехотное училище, которое закончил с отличием. Военная романтика увлекала его больше, чем исследование музейных образцов в Государственном Эрмитаже, где много лет трудился его отец, кандидат исторических наук. Что-то знакомое чудилось ему в облике и поведении Людмилы. Как будто они были одной крови. Но девушка из круга его знакомых никогда не пошла бы служить в армию, никогда бы не взяла в руки снайперскую винтовку, никогда бы так безжалостно не расправилась с врагами.
Он понимал, что ефрейтор Павличенко совершила подвиг.
Воронин смотрел на ее длинные тонкие пальцы, день назад сжимавшие цевье «трехлинейки», на ее карие глаза, вспыхивавшие ярким светом, когда она рассказывала ему о средневековой крепости Татарбунары. Необъяснимое противоречие заключалось в этом. Лейтенант хотел разгадать его. Если бы не война, он, бесспорно, достиг бы успеха. Они бы встречались и говорили о стихах Александра Блока, о русском философе Ильине, о золотых украшениях, найденных в скифских курганах и помещенных в Эрмитаж, о многих других вещах, очень далеких от сегодняшнего дня.
Однако причерноморская степь дышала жаром, осыпающуюся землю в окопах приходилось убирать каждый день, злобные румынские рожи появлялись перед ними регулярно и со страшной неизбежностью, и лишь непрерывный огонь станковых и ручных пулеметов мог остановить наступление вражеской орды. Людмила не делала промахов, и следовало признать, что прелестные женские ручки, которые он мечтал целовать с благоговением, приносят смерть проклятым захватчикам гораздо точнее, чем заскорузлые ладони его солдат.
Ему сказали, будто Павличенко покуривает. Потому командир второй роты решил сделать ей подарок. У него имелся найденный при убитом Людой майоре Карадже серебряный портсигар с искусной чеканкой и гравировкой, изображающей портрет красивой женщины в профиль: правильные черты лица, вьющиеся волосы, изысканная одежда. Передавая ей эту вещь, Андрей смущенно улыбнулся:
— Наверное, вы похожи на нее, Людмила.
— Вы так думаете, товарищ лейтенант? — она взглянула на портсигар С интересом, нажала на кнопку замка, и портсигар открылся. Там лежали необычно тонкие и длинные коричневые папироски. Ничего не скажешь, знают буржуины толк в изящной жизни. Люда предложила командиру роты попробовать их. Воронин покачал головой:
— Нет, спасибо. Я не курю. Да и вам не советую.
— Я обязательно воспользуюсь вашим советом, Андрей Александрович. Но не сегодня и не сейчас…
В землянку вернулась санинструктор Лена Палий. Они принесла три кружки со свежезаваренным горячим чаем. Местные жители передали бойцам второй роты килограммовую бадейку с медом. Чай, сдобренный им, имел приятный, совсем довоенный вкус и запах. О том, что было до войны, они и разговаривали еще часа полтора…
Спокойная жизнь продолжалась ровно три дня.
На четвертый Людмила вышла из блиндажа и двинулась по извилистому ходу сообщения к своей огневой точке. Разведка донесла о концентрации больших сил противника примерно в километре от позиций первого батальона. Назревала новая отчаянная схватка, и Павличенко надеялась увеличить свой счет уничтоженных врагов. Однако о такой превосходной охоте она даже не мечтала.
Румыны устроили «психическую» атаку!
Сперва, как водится, минут двадцать гремел артиллерийский налет. Советские солдаты и офицеры переждали его в хорошо оборудованных, глубоких блиндажах и траншеях. Большого урона «разницам» он не причинил. Чатем наступила тишина. Бойцы вернулись на позиции и стали всматриваться вдаль. Там происходило что-то необычное. Во-первых, донеслись звуки бравурной музыки. Во-вторых, пехотинцы в касках-макитрах не расходились по ровному пространству, образуя прерывистые цепи. Наоборот, они начали собираться в густые, тесные шеренги, становились плечом к плечу и маршировали, как па параде, высоко поднимая ноги в такт ритмичным ударам барабанов. Где-то в третьей или четвертой шеренге над головами марширующих колыхалось знамя. Офицеры шагали в интервалах между шеренгами, взяв обнаженные сабли на плечо.
Людмила в бинокль наблюдала это фантастическое для современной войны зрелище. Спору нет, румыны шли красиво. Русские пока не стреляли, так как вражеские солдаты находились далеко. Но количество их было изрядное: не менее двух тысяч человек. И это — на первый батальон 54-го полка, где едва насчитывалось 500 штыков.
Между тем расстояние сокращалось.
Румыны подошли на 700 метров, и по ним нанесла первый удар наша минометная батарея. Фонтаны разрывов высоко взметнулись среди шеренг. Их строй на некоторое время сломался. Однако, оставив убитых за спиной, живые сомкнули ряды и продолжили наступление под музыку своего оркестра. По команде офицеров они ускорили шаг и взяли ружья «на руку». Лезвия примкнутых штыков устрашающе сверкнули в пыльной степной дали.
Павличенко терпеливо ждала, когда первая шеренга в серовато-песочных мундирах поравняется с забором на краю кукурузного поля. Согласно «Карточке огня», которую она нарисовала для себя загодя, этот забор отстоял от ее окопа на 600 метров, разросшиеся кусты «волчьей ягоды» — на 500 метров, одинокое дерево — на 400 метров. Теперь воины короля Михая Первого, сами того не ведая, выходили на дистанцию прямого выстрела ее снайперской винтовки, то есть на 600 метров.
А прямой выстрел — вещь совершенно замечательная, особенно в обороне. При нем траектория пули не поднимается выше цели на всей дистанции стрельбы. Взяв прицел «6» и точку прицеливания по каблукам солдат противника, можно стрелять без перестановки прицела, что дает выигрыш в скорости ведения огня. Враг сначала получит пулю в ногу, подойдя ближе — в живот, еще ближе — на трехстах метрах — в грудь, затем — в голову. Далее, по мере приближения к снайперу, в обратном порядке — в грудь, живот, ногу.