Одиночный выстрел
Шрифт:
Теперь, по словам лесника, на хуторе Мекензия размещался какой-то немецкий штаб. Возле дома, под деревьями стояли колесно-гусеничные бронетранспортеры с антеннами и пулеметами на крышах кабин, тягачи с пушками, легковые автомашины, мотоциклы. Туда приезжали люди, одетые не только в серо-зеленые мундиры, но в черные короткие куртки с беретами.
Главным постояльцем являлся рослый человек с голубыми глазами лет сорока от роду. Егерь видел его в парадном кителе с витыми серебряными погонами и при ордене — черно-белом кресте под воротником мундира. Он обитал в комнате расстрелянного Вартанова-младшего и каждое утро обливался водой у колодца, растирался красным махровым полотенце, энергично делал зарядку.
— Живут в свое удовольствие, — говорил Анастас, собирая ложкой остатки гречневой каши на дне котелка. — А ведь должны бояться.
— Кого? — спросила Людмила.
— Русских, — ответил Вартанов. — Мне говорили, у вас есть какие-то ружья с особыми прицелами.
— Есть, — подтвердила она.
— Надо стрелять. Я покажу место. Хутор будет виден очень хорошо. Между прочим, отсюда недалеко. Через лес — километров пять. За ночь дойдем свободно.
— Вы хотите идти с нами?
— Да. Если я не увижу этого, мне незачем жить на белом свете…
Старший сержант не ответила народному мстителю. В подобных случаях она не доверяла никому. Сведения были интересными, но нуждались в уточнении. Павличенко отправилась в штаб полка, чтобы побеседовать с ПНШ-2, или помощником начальника штаба по разведке капитаном Безродным. Как и снайпер Люда, он служил в полку с июля 1941 года и командовал двумя взводами разведки: конным и пешим. От конной разведки теперь ничего не осталось, поскольку лошадей бросили в Одессе. Пешая, сократившись до двадцати пяти человек, существовала. Людмиле раньше доводилось прикрывать снайперским огнем их переходы через линию фронта, за «языком». Капитан ее знал. Он пообещал срочно послать запрос в штаб Севастопольского оборонительного района и в целом одобрил план старшего сержанта насчет нападения на хутор. Осталось ждать ответа от большого начальства. Он пришел через два дня. Все, рассказанное Вартановым, подтвердилось. Тогда Люда решила пойти вместе с ним через лес на Мекензиевых горах…
От клена с изогнутым стволом тропинка расходилась надвое. Если бы не старый егерь, Люда не заметила бы ее поворота направо. Заросли «держи-дерева», кустарника высотой под два метра, широко раскинулись тут и, подобно густой вуали, скрывали подлесок. «Христова колючка» — так иногда называли это растение, обитающее по большей части в Средиземноморье и на севере Африки. Согласно легенде из его веток был сплетен терновый венок для Иисуса Христа. К ноябрю крымское «держи-дерево» лишилось листьев. Но великое множество зигзагообразных побегов, длинных и коротких, расходилось в стороны от ствола сероватого цвета. На них торчали десятки колючек: одни прямые, как игла, другие — вроде рыболовных крючков, острые и кривые.
За плечо камуфляжной куртки снайпера немедленно зацепился такой зловредный отросток. Он никак не отпускал Людмилу. Пришлось ломать целую ветку. Сухой треск в утренней лесной тишине прозвучал, как сигнал тревоги. С ближайшей акации сорвалась стайка синиц. Вартанов укоризненно покачал головой и сказал:
— Осторожнее, товарищ командир!
Вскоре они увидели старинный водовод — ржавую грубу сантиметров двадцати в диаметре. Она вела к заброшенному колодцу. На его присутствие указывал и «журавель», поднявший свой хобот к небу. Роща становилась гуще, деревья теснились вплотную друг к другу у источника животворной влаги. Вдруг оттуда донесся хриплый вздох. Лесник замер на месте, как вкопанный. Людмила, не рассчитав расстояние, наткнулась на него.
В колодец — черную яму в земле, кое-как огороженную камнями и наполовину закрытую досками, угодил дикий кабанчик, молодой, со светло-коричневой шерстью и с неотросшими еще клыками. Он не мог выбраться из западни сам, хотя и старался. Увидев людей, лесной житель сделал отчаянный рывок, но вылезти ему не удалось. Повернув голову, он посмотрел на лесника темно-карим печальным глазом и жалобно хрюкнул.
— Хочешь пристрелить? — спросил Анастас. — Свиные котлеты из свежачка, чем не солдатская радость…
— Нет, — твердо ответила Павличенко, с любопытством разглядывая подсвинка. — Он — забавный и мне нравится. Пусть живет.
Егерь заметно повеселел. Похоже, старший сержант сделала сейчас какой-то важный для него выбор, и он был рад, что душа воинственной девушки не очерствела. В лесу, как в храме, нужно соблюдать свои обычаи, но основной из них — никогда не убивать зря.
Найдя сухую слегу недалеко от колодца, Вартанов просунул ее под брюхо кабанчика, поднял его, перенес на землю и опустил. Спасенное животное очухалось не сразу. Перевернувшись с боку на бок, подсвинок взвизгнул, точно не верил в свое освобождение. Потом он вскочил на ноги, отряхнулся и, ломая сухой валежник, пустился во весь дух прочь от проклятого места. Только лихо закрученный хвостик и замелькал в кустах.
Людмила рассмеялась.
Зверей она любила, охоту на них не одобряла. Лесные жители казались ей беззащитными, несчастными божьими тварями перед людьми, вооруженными скорострельными ружьями. Лишь в стародавние времена, когда князь один выходил с рогатиной против медведя, этот поединок был, по ее мнению, более или менее честным и справедливым…
Судя по карте, за колодцем нейтральная полоса кончалась и начиналась территория, захваченная немцами. Старший сержант и лесник присели отдохнуть. Пить воду из источника, где только что купался подсвинок, Людмиле почему-то не захотелось. У нее имелась своя фляга, наполненная кипяченой водой. Сухой паек, выданный на ротной кухне, состоял из краюхи ржаного хлеба и двух полосок розоватого сала, обсыпанных крупной солью и размолотым черным перцем. Тем и удовольствовались. Вартанов увлеченно продолжал рассказывать снайперу про крымский лес, который он обожал и знал лучше всего на свете.
Она спросила, как Анастас различает деревья: по породе, по возрасту, по времени цветения и плодоношения, или другим способом. Он ответил с улыбкой, что деревья, подобно людям, растут, живут и отличаются собственным характером. Он видит их фигуры и лица, которые спутать между собой невозможно. Но, бывает, грозовой ночью они молчат, в страхе склоняясь под ураганным ветром, и тогда в лесу может заблудиться даже он, лесник, умеющий слышать их голоса. Тяжело приходится, если на хутор с неба опустится облако, цветом похожее на молоко, что часто происходит весной или осенью. В сумрачном мареве деревья меняют свой облик. Они не любят туман, и он тоже не любит его.
— Целое лето мы воевали в степях под Одессой, — сказала Людмила. — Мне было трудно маскироваться, но легко попадать в цель.
— И сколько раз ты попала?
— Сто восемьдесят семь.
— Хорошо стреляешь! — похвалил он.
— Да, так многие говорят, — она равнодушно пожала плечами. — Но что делать в лесу?
— То же самое. Заколдованный лес поможет тебе.
— Заколдованный? — она усмехнулась. — В сказки я не верю.
— Конечно, в лесу надо родиться и прожить жизнь, — ответил старый егерь, не обратив внимания на ее усмешку. — Однако кое-что ты сможешь усвоить. Ходи осторожно, но при этом не бойся. Смотри, слушай, запоминай, мысленно разговаривай с ним. Он отзовется, коли… коли ты понравишься ему.