Одинокая волчица

Бестужева-Лада Светлана Игоревна

Только он отважился ей позвонить лишь неделю спустя, хотя думал о ней непрерывно. Всю эту неделю ходил сам не свой, на что обратила внимание даже Наташа, вполне способная не заметить в двух шагах от себя тяжело нагруженный трейлер с прицепом.

— Павлуша, ты, случайно, не влюбился? — спросила она, когда Павел зашел к ним с Андреем «на огонек».

— С чего ты взяла? — изумился Андрей, в то время как его друг тщетно подбирал слова для достойного ответа.

— Сюствую, — ответила Наталья в той самой манере, которая всегда раздражала Павла. — Как тот чукча из анекдота. Он говорит, что по тундре кто-то чужой ходит. Его спрашивают: откуда, мол, знаешь? А он в ответ: «Сюствую, однако».

Андрей

покрутил пальцем у виска и посоветовал ей не менять специализацию.

— Занимаешься детективами, ну и занимайся на доброе здоровье. Сама же говорила, что любовная лирика — это не твой жанр.

— Ничего подобного! — возмутилась Наташа. — Не мой жанр — это эротика. А вот в лирике я как раз неплохо разбираюсь.

— Кто это тебе сказал, дорогая? — поинтересовался Андрей. — По-моему, тебя, как всегда, надули…

О Павле они, увязнув в своей перепалке, просто забыли, чему он был несказанно рад. Да, Андрею была нужна именно такая женщина, как Наташа: тот самый случай, когда два сапога — пара. Но Павел рядом с такой и суток не прожил. Впрочем… говорят же: не критикуй чужую жену, радуйся тому, что она — чужая.

Когда он набрался смелости, то позвонил Милочке и пригласил её в кафе. А куда ещё он мог её пригласить в первый раз? Это потом, когда они получше узнали друг друга, он понял, что нужно было звать её на выставку, в музей, на концерт. Но тогда, во-первых, ему это не пришло в голову. А во-вторых, сам он предпочитал в редкие свободные часы делать что-нибудь полезное.

Но именно поэтому второй его шаг оказался на удивление удачным: в разговоре по телефону Милочка обронила, что её единственная связь со внешним миром — старенький черно-белый телевизор приказал долго жить и она теперь не может смотреть передачи по своему любимому каналу «Культура». Телевизор Павел, конечно же, починил, хотя о существовании такого канала, если честно, только слышал. Но об этом промолчал — и правильно сделал. Иначе чувство благодарности, которое испытала к нему Милочка, могло бы обернуться каким-нибудь совершенно иным чувством. Снисходительной жалости, например. Или презрения к серости. Хотя вряд ли Милочка способна испытывать такое низменное чувство, как презрение.

— Вы любите историю? — ошарашила его вопросом Милочка, когда они после починки телевизора чинно пили чай.

— Истории? — переспросил он, недослышав. — Какие истории?

— Да нет же, не истории, а историю. Нашу историю, российскую. Я преподаю её в институте…

— Боюсь, я не слишком хорошо помню школьную программу, — осторожно ответил я.

Лицо Милочки слегка затуманилось, но потом снова оживилось:

— О, я не о школьной программе! Я об исторических романах. Вы любите читать?

— У меня так мало свободного времени, — промямлил он, чувствуя себя последним болваном. — Вообще-то, конечно, люблю. Жена моего друга переводит детективы…

Выражение лица Милочки красноречиво сказало Павлу, что он сморозил очередную глупость. Но он действительно не мог найти правильный тон и общую тему для беседы. Читал в основном газеты — ни на что другое времени практически никогда не оставалось, кроме специальной литературы, конечно, и тонн всевозможных документов. Все его знакомые женщины говорили либо о тряпках, либо о светских сплетнях, либо о себе, хорошеньких. И нуждались не в собеседнике, а в слушателе. Здесь же было существо из совершенно иного мира. Внезапно ему припомнилось одно излюбленное выражение Натальи: «Он не с нашей полочки». Павел почувствовал, что он — явно не с Милочкиной полочки и испытал тихую панику при мысли о том, что она не захочет иметь дело с таким… вахлаком.

Но Милочка постепенно привыкла. Павел все чаще и чаще

приходил к ней, помогал решать какие-то насущные проблемы, даже стал время от времени покупать билеты на концерты её любимой классической музыки. Слушать эту музыку он, в общем-то, не привык и не умел, но то удовольствие, которое получала от концертов Милочка, стоило дороже. Она привыкла рассказывать ему о своем главном увлечении — историческом романе времен императрицы Екатерины Второй — и Павел уже неплохо разбирался в героях и второстепенных персонажах: на память никогда не жаловался. Правда, подавать умные реплики так и не научился, но, похоже, Милочка ему это простила, потому что видела: ему это интересно. Как было интересно все, что составляло её жизнь. И когда Павел осмелел и признался ей в любви, не отвергла его. Он же все время думал: пусть она меня не любит, пусть по доброте своей и интеллигентности только терпит, для меня главное — быть рядом с ней. Заботиться о ней, ограждать от реальной жизни, к которой она была совершенно не приспособлена, баловать…

В общем, он с полным на то основанием мог применить к себе стихотворение кого-то из классиков: «О, как на склоне наших дней нежней мы любим и суеверней!» Двадцать с лишним лет тому назад, когда он первый раз женился, все было совершенно по-другому. Они оба были слишком молоды и — что ещё хуже — слишком разные. Жена происходила из старой интеллигентной семьи, а он даже не знал своих родителей. Да и что мог предложить выпускник школы милиции? Живи они отдельно, все, возможно, и утряслось бы, но он пришел в их семью «примаком», что называется, без кола и двора, о чем постоянно напоминала теща. Да ещё ребенок… После одной не слишком красивой сцены Павел собрал свои нехитрые пожитки и хлопнул дверью. Потом развелись уже официально. А он был настолько молод и глуп, что не настоял на своем законном праве: видеться с сыном. Честно говоря, ни единой попытки не сделал…

Почему он именно сегодня вспомнил о делах давно минувших дней? Наверное, потому, что жизнь круто менялась. А ещё потому, что его действительно беспокоили некоторые странности в поведении Милочки. Она почему-то перестала говорить с ним о своей книге, хотя это было делом всей её жизни, уходила в свои мысли, отвечала невпопад… Существование другого мужчины исключалось — он слишком хорошо знал кристальную чистоту своей любимой. Так что же тогда?

Зазвонил телефон, резко вырвав Павла из размышлений, и он поспешно схватил трубку. Милочка? Предупреждает, что задерживается?

— Слушаю вас, — почти спокойно сказал он.

В трубке была тишина, но такая, какая бывает, если абонент на другом конце провода сдерживает дыхание и не желает говорить. Такие нюансы Павел различал чисто автоматически. Поклонник? Или не туда попали? Он подождал ещё какое-то время, потом попросил:

— Перезвоните, пожалуйста, вас не слышно.

И положил трубку. Перезванивать, однако, не спешили. Что ж, значит, ошиблись. Наверняка ошиблись. Не станет Милочка заводить какие-то романы за его спиной. Не тот случай.

Милочка была первой, на которой он захотел жениться после краха первой семьи. Что там захотел — просто мечтал об этом. Она была ещё так молода, у них вполне могли быть дети. А ему всю жизнь не хватало семейного тепла и уюта. И каждый новый шаг на пути к совместной — официально совместной, гражданский брак меня ни в коем случае не устраивал, — жизни воспринимал как счастливые вехи. Милочка позвонила ему по собственной инициативе, Милочка позволила остаться у неё на ночь, Милочка дала ключи от своей квартиры, Милочка познакомилась с его друзьями… Все это казалось ему триумфальным шествием к маршу Мендельсона, обручальным кольцам и так далее и тому подобное.