Одинокая звезда
Шрифт:
– Я в семестре вообще ничего не учил, – доказывал на заседании кафедры один пожилой ассистент. – Мне хватало трех дней перед экзаменом. И прекрасно успевал – все сдавал на четверки.
– Вы говорите неправду! – возмущалась Ольга. – Даже если вам удавалось как-то сдавать экзамены, все равно вашим знаниям грош цена – все вылетало из головы на следующий же день. И я прошу подобные разговоры при студентах не вести. Они учатся не ради оценок, а ради знаний. А для этого нужна система, нужно учить постоянно, а не в последние дни перед экзаменом.
– С первокурсниками просто чудеса происходят, – удивлялся заведующий кафедрой физики. – Вдруг все стали учить. И задолженностей по лабораторным почти нет. Сознательный какой-то набор в этом году.
«Правильно, так и должно быть, – удовлетворенно думала Ольга, слушая его доклад. – Начали учить один предмет – возьмутся и за остальные. Теперь главное – не снижать планку, и тогда, глядишь, зимнюю сессию осилим без потерь».
Атмосфера на кафедре была вполне рабочая – никаких дрязг и ссор, характерных для коллективов с неблагополучными отношениями. Ольге рассказывали, что в прежние времена обстановка на кафедре порой накалялась настолько, что один преподаватель мог запустить в другого учебником. И лаборантам доставалось изрядно – редкую неделю кто-нибудь из них не рыдал в лаборантской.
Учебную нагрузку Миша Сенечкин распределил, насколько это было возможно, равномерно. Правда, Ольга учла, что он приступил к работе над докторской диссертацией, и сама сократила ему часть нагрузки, перебросив ее на доцентов, не запланировавших научную работу. Среди таких оказался и Щадринский. Привыкший к легкой жизни, он был сильно недоволен, когда увидел, какая теперь у него, с его точки зрения, большая недельная нагрузка.
Особенно возмутило Щадринского, что ему придется читать лекции и на первом, и на втором курсах. Это ведь две подготовки! Он столько лет пользовался благами, даваемыми ему дружбой с прежним заведующим кафедрой, что совершенно обленился. И вот теперь придется напрягаться. А все из-за того, что новоявленный доцент Сенечкин надумал писать докторскую. И, конечно, эта нахалка свалила на него часть Мишкиной нагрузки. Сенечкин теперь ходит у нее в любимчиках, а другие из-за его дурацкой докторской должны страдать.
Так думал Шадринский, совершенно забыв, какую перегрузку они с Паршиковым наваливали на несчастного Сенечкина в прежние времена. Но жизнь – зебра полосатая, и вот теперь ему самому суждено испытать, что значит не быть в фаворитах.
В отличие от обозленного и не сдерживавшего эмоций Щадринского, Гарик Лисянский покорно принял свалившиеся на него дополнительные часы. Последнее время ему на кафедре было лучше, чем дома. Непрерывные скандалы с женой и тещей, на которые он прежде реагировал слабо, вдруг стали выводить его из себя.
Он все пытался понять, как тоненькая хохотушка Женька, покорившая его когда-то своим безудержным темпераментом, превратилась в сварливую бабу, изводившую домашних своими придирками.
Он вспоминал, как, впервые побывав у нее дома, поразился грубости, с которой она отчитывала тогда уже больного отца. Ему бы остановиться, задуматься. Так нет же, продолжал встречаться, довел дело до свадьбы. И вот теперь всю жизнь отдувается. Если бы не дочь Люська, так похожая на него, сбежал бы, куда глаза глядят. Но Люську жалко – как она будет без него? Ее же мать с бабкой совсем сожрут, и некому будет заступиться.
Нет, надо нести этот крест хотя бы до Люськиной свадьбы. Недолго осталось – девчонке скоро семнадцать. И красотка хоть куда, вся в отца. Парни хвостом ходят. Вот выдаст ее замуж – и сбежит.
Гарик представил, что не будет слышать каждый день визгливый голос жены и вечные попреки тещи, и такая жизнь показалась ему раем. Но сначала надо дочку запихнуть в какой-нибудь институт попрестижнее. Лучше всего, конечно, в торговый. И работа хлебная, и круг знакомств полезный. Правда, туда надо математику сдавать, а Люська в ней ни бум-бум. Даром что отец математик.
Что ж, придется платить, и платить немало. А пока он будет отсиживаться на кафедре. Работа перестала быть ему в тягость, особенно после того, как он увидел, с каким увлечением отдается ей Ольга. Ольга все больше занимала его мысли. Приходя на работу, он сразу чувствовал, здесь она или еще нет. В ее присутствии на кафедре становилось как будто светлее. Ее идеи, ее дела казались ему столь значительными, что он беспрекословно подчинялся всем требованиям, облекаемым ею обычно в форму просьбы, но такой просьбы, не выполнить которую невозможно.
Он полюбил заседания кафедры, которыми прежде так тяготился, стремясь сбежать при первой возможности. Теперь Гарик радовался, когда заседание затягивалось. Ведь тогда, изображая заинтересованность, он мог подолгу смотреть на нее. Смотреть на нее стало для него тайным наслаждением. Он скоро понял, что влюблен, и влюблен безнадежно.
Правда, теперь все заседания у них проходили в два раза быстрее. Ольга сама не любила много говорить и других просила высказываться кратко и конкретно. Они оперативно решали все наболевшие вопросы и разбегались заниматься каждый своим делом.
Гарик прекрасно понимал, что шансов у него ноль целых, ноль десятых. Особенно после его идиотского поведения в дни их первого знакомства. И что малейшие попытки стать к ней ближе могут получить такой резкий отпор, после которого не останется никаких надежд даже на простую дружбу. И потому сидел тихонько в уголке и получал удовольствие от простого созерцания ее лица.
Он мечтал побывать у нее дома, чтобы стать к ней хоть чуточку ближе. Но надежд, что она пригласит его сама, тоже не было. Оставалось ждать удобного случая. И он вскоре представился.
Однажды Ольга ушла с работы пораньше, чтобы закончить очередную статью. И тут на кафедру позвонил ректор – ему зачем-то срочно понадобилась Туржанская. Сказав, что задержится на работе допоздна, ректор попросил Гарика найти Ольгу и передать ей, чтобы она позвонила ему в кабинет.
Такой случай упускать было нельзя. Хорошо, что Гарик в этот день был на колесах. Он мог, конечно, позвонить ей домой. Но Гарик быстренько спустился, сел в машину и вскоре был у двери Ольгиной квартиры.
Увидев ее настороженное лицо, он еще за порогом принялся объяснять, что ректор просил срочно связаться с ним. Но ведь культурные люди через порог не разговаривают. А Ольгу никто не назвал бы некультурной. Поэтому она поблагодарила его и пригласила войти.