Одинокие песни Ларена Дора
Шрифт:
— Времени у меня достаточно. Я не старюсь, Ларен, как и ты. Я найду его.
— Ты так сильно любишь его?
— Да, — теперь ее голос казался чуть печальным. — Да, сильно. Мы недолго были вместе, но он сделал меня счастливой. Уж это-то Семеро не могут у меня отнять. Какое было счастье смотреть на него, чувствовать силу его рук, видеть как он смеется.
— Да, — он улыбнулся, но как-то неестественно. Установилось молчание.
Наконец, Шарра повернулась к нему.
— Но мы далеко ушли от того, с чего начали. Ты так и не сказал, почему твои окна закрываются ночью.
— Ты проделала
— Да. И много, Ларен. Я была во вселенной, где солнце — мерцающий огонек над единственной землей, а небеса ночью безбрежны и пусты. Я видела землю гремящих струй, где нет неба, и шипящие солнца рождаются в глубинах океана. Я шла через болота Каррадина и видела колдунов, сотворяющих радугу, которая освещала землю, лишенную солнца.
— В этом мире нет звезд, — сказал Ларен.
— Это так пугает тебя?
— Нет. Но вместо звезд нечто иное, — он взглянул на нее. — Хочешь увидеть?
Она кивнула.
Светильники погасли. Комнату залила тьма. Шарра повернулась, заглянув через плечо Ларена. Ларен был недвижим. Камни на окнах позади него рассыпались в прах, и полился свет.
Небо было очень темным, но внутренний двор замка, камни зубчатых стен, серые знамена — все освещалось призрачным заревом. Удивленная Шарра пригляделась.
Кто-то смотрел на нее. Он поднимался выше гор и занимал полнеба. Хотя от него исходил свет достаточный, чтобы осветить замок, Шарра знала — сам он темнее ночи. Он имел облик, подобный человеческому, и носил длинный плащ с капюшоном. Тьма под этим покровом была отвратительна. Тишину нарушали лишь дыхание Ларена, биение ее сердца и отдаленные крики птиц-плакальщиц, но в голове Шарры зазвучал демонический хохот.
Призрак в небе глядел вниз, на нее, и она почувствовала, как душу заполняет ледяная тьма. Замерев, она не могла отвести глаз. Призрак поднял руку, и рядом с ним появился еще кто-то. Крошечный, по сравнению с первым, призрак с огненными глазами, корчился, вопил и звал ее.
Шара пронзительно вскрикнула и отвернулась. Когда она вновь взглянула на стену, окон не было. Только спасительная стена, надежный камень в кольце горящих факелов и обнявший ее Ларен.
— Это всего лишь видение, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. — Мне не следовало испытывать твое мужество. Они наслаждаются, наблюдая за мной по ночам. Каждый из Семерых. Они возникают на фоне чистой тьмы неба и приводят тех, кого я любил. Теперь я не смотрю. По ночам я остаюсь в замке и пою, а мои окна закрыты камнем.
— Я чувствую себя… испачканной, — прошептала она, все еще немного дрожа.
— Пойдем, — предложил он. — Наверху есть горячая вода. А потом я спою тебе. — Он взял ее за руку и повел в башню.
Пока Ларен ходил за инструментом и настраивал его, Шарра приняла ванну. Когда она вернулась, закутанная с головы до ног в большое пушистое полотенце, он был готов. Она села на кровать и стала сушить волосы.
А Ларен вновь ткал видения.
Теперь он пел о другом своем сне, где был богом, враждующим с Семью. Музыка, резкая, дикая, пугающая, взрывалась вспышками света. Блики сливались в алое поле боя, где туманно-белый Ларен сражался с призраками ночных кошмаров. Семеро окружили его, нападали
Тяжко упали последние звуки, угасло мерцание красок, и Ларен начал новую песню. Пальцы замирали над струнами, голос был неуверен. Он сочинял на ходу, подбирая слова и мелодию, Шарра знала почему. На этот раз он пел о ней, балладу о ее странствиях. О любви и бесконечных поисках, о различных мирах, о темной короне и стражах, поджидающих у Ворот.
Он пел о мирах, которые она вспоминала, пользуясь ее словами, но звучали они по новому.
В зале рождались ослепительные солнца, безбрежные просторы вечного океана, били ввысь разноцветные фонтаны гейзеров, и древние чародеи из глубин времени зажигали радуги, отгоняя тьму.
Он пел о ее любимом, пел правду, ибо уловил и смог передать тот огонь, который так любила в Кайдаре Шарра, и заставил ее вновь увидеть этот огонь.
Но песня осталась неоконченной: неопределенность долгим эхом повисла в воздухе. Они ожидали окончания, хотя знали — его нет.
— Спасибо, Ларен. Ты вернул мне Кайдара, — тихо сказала наконец Шарра.
— Это только песня, — заметил он, по-привычке пожимая плечами, — целая вечность прошла с тех пор, как я слагал новые песни.
Вновь он оставил ее, легко коснувшись щеки, и попрощавшись у порога.
Шарра плотнее закуталась в полотенце, закрыла дверь и пошла от свечи к свече, задувая их. Повесила полотенце на стул и скользнула под одеяло. Долго-долго лежала она, прежде чем уплыла в сон.
Она проснулась в абсолютной темноте, не зная почему. В комнате все было по-прежнему, ничего не изменилось. Ничего?..
В дальнем углу она увидела его, таким она видела его в первый раз после пробуждения. Он сидел очень тихо.
— Ларен? — спросила она, все еще не уверенная, что этот сгусток тьмы — он.
— Да, — ответил Ларен, не шевелясь. — Я и в прошлую ночь смотрел на тебя, пока ты спала. Я был одинок дольше, чем ты можешь вообразить. Очень скоро я снова останусь один. Даже спящая ты — чудо.
— О, Ларен… — сказала она. Молчание — напряженная, безмолвная беседа. Она откинула одеяло, и Ларен пришел к ней.
…Пролетали столетия. Месяц — мгновение, не более.
Каждую ночь они проводили вместе, и каждую ночь Ларен пел ей. Они беседовали ночи напролет, а днем купались нагишом в хрустальных водах, отражающих пурпурное зарево неба. Они любили друг друга на пляжах прекрасного белого песка и много говорили о своей любви.
Но ничто не изменилось. Приближалась ночь накануне их последнего дня. Они шли в сумерках через тенистый лес, где он нашел ее. Шарра, улыбаясь, смотрела на Ларена. Теперь он вновь стал молчалив. Он шел медленно, сжав ее руку, мрачнее серого тумана, который окутывал его так долго. Стоял теплый вечер, наполненный тишиной. Вдалеке запели первые птицы-плакальщицы. Он сел на берегу ручья, усадил ее рядом. Они сбросили обувь, закатный ветер холодил их ноги.
— Ты должна идти, — вздохнул он, сжимая ее руку и не глядя на нее.