Одинокий лыжник
Шрифт:
— Не забывайте, что он первоклассный лыжник, — смеясь, ответил я. Инглез в свое время входил в британскую олимпийскую команду. — Вероятно, снег ему по душе...
— Знаю, знаю, но вы говорите о довоенном времени, когда ому не было еще и тридцати. Теперь он постарел, и ему нужен лишь комфорт и выпивка. Вы думаете, ему понравится сидеть в такой дыре — без женщин и, вероятно, даже без ванны, без порядочного отопления, в отсутствие кого-либо, кто постоянно твердил бы, какой он умный, и как мудры его высказывания?
— Ну уж, бар-то там есть.
— Бар, презрительно фыркнул Вессон. — Про
Должен признаться, что, когда я увидел слиттовию, она мне тоже не понравилась. Мы стояли на перевале Тре Крочи, у начала трассы канатной дороги и, задрав головы вверх, смотрели на «Кол да Варда».
— Эмилио! — крикнул наш шофер, выходя из машины. Из бетонной постройки, в которой находился барабан с тросом, появился низенький человечек в английской солдатской шипели и з огромных ботинках, несомненно, принадлежавших кому-то из немецких солдат зенитной батареи, в свое время стоявшей на перевале Тре Крочи.
Лыжный сезон в Кортино только начинался, однако, в горах снега уже выпало много, а снег, валивший всю ночь напролет, девственно-свежим покрывалом окутывал все окрест.
Мы переложили в сани свои вещи, а лыжи поставили в специальную стойку сзади. Черный футляр моей пишущей машинки и камера Джо Бессона с принадлежностями выглядели здесь совершенно не на месте. Мы сели в сани, а человечек в ботинках встал позади нас за руль. Он включил рубильник, и трос перед санями натянулся, местами приподнявшись над снегом. Что-то хрустнуло, и мы медленно заскользили по снежной тропе. Почти сразу же мы оказались на склоне, и сани так. вздыбились, что я почти лежал на спине. Ощущение было непривычным. Отель скрылся из виду. Перед нами среди темных сосен вздымалась вверх бесконечная белая трасса, ведшая, казалось, прямо в голубое небо.
Я посмотрел назад. Гостиница на перевале Тре Крочи уже казалась чем-то вроде большого черного ящика на белом покрывале горного прохода, через который, подобно грязной коричневой ленте, вилась дорога в Австрию. Хотя светило солнце, я не видел того «солнечного, снежного рая», о котором говорилось в рекламных буклетах. Вокруг был безмолвный и суровый мир снега и лесов.
Санный трос был натянут, как струна. Нас окружала тишина, нарушаемая лишь мягким шуршанием полозьев на снегу. Воздух и сосны были неподвижны. Мы поднимались под углом градусов в шестьдесят.
— А случается, что канат лопается? — по-английски спросил Вессон у проводника.
Проводник, видимо, понял. Он с улыбкой покачал головой:
— Нет, нет, сеньор, никогда. Но вот на Фунивии (над нами проходила подвесная канатная дорога в Кортино), — проводник на мгновение выпустил рулевое колесо и выразительно
— И что же произошло? — поинтересовался я.
— К счастью, лопнул лишь один трос, второй выдержал. Пассажиры перепугались.
— Ну, а если наш трос лопнет? — продолжал расспрашивать Джо.
— Этот не лопнет. — Проводник прищурился. — А если лопнет, ничто нас не спасет, — и, улыбаясь, он показал на страшный обрыв позади нас.
— Большое спасибо, — только и мог произнести я.
Отель «Кол да Варда» оказался довольно большим для высокогорных гостиниц, которые обслуживают преимущественно дневных гостей, поднимающихся сюда, чтобы вниз спуститься на лыжах. По-видимому, он был предназначен для тех, кто приезжал в Доломитовые Альпы действительно заниматься спортом, а не только плясать и пить до утра. Он был построен бывшим владельцем «Эксельсирра» несколько лет назад и представлял собой длинное здание на массивных сосновых сваях, загнанных глубоко в снег. Характерной особенностью отеля была застекленная терраса, напоминавшая мостик корабля и выходившая на юг в сторону перевала Тре Крочи. В солнечную погоду с террасы открывался чудесный вид. Сейчас, несмотря на раннее время, на террасе было довольно тепло, хотя мы находились на высоте почти в две с половиной тысячи метров над уровнем моря.
К террасе примыкал просторный зал с огромными окнами. В одном углу зала находился типично итальянский бар с хромированной кофеваркой и сверкавшими на полках разнообразными бутылками. На стене мерно качался маятник часов с кукушкой. Между баром и дверью, ведущей в кухню и другие подсобные помещения, стояла большая кафельная печь австрийского образца, а в самом дальнем углу — старенькое пианино.
Мы направились было к кухне, чтобы познакомиться с Альдо, но увидели его лысую голову с клочками седых волос, вдруг высунувшуюся из окошечка в кухонной двери, через которое подавались блюда. Глаза были мутными,-а на лице блуждала бессмысленная улыбка. Он напоминал огромную обезьяну, и это впечатление подтвердилось после самого короткого разговора с ним. Позднее Вессон сказал, что, если Альдо несет стаканы, а вы попросите его взять у вас тарелку, он бросит стаканы на пол, чтобы схватить тарелку.
Я попросил Альдо показать нам наши комнаты, но в ответ он что-то забормотал и принялся размахивать руками. Хотя понять его было почти невозможно, я все же разобрал, что заказа на комнаты он не получал. Увидев телефон на стойке бара, я предложил ему позвонить в гостиницу «Сплендидо». Он пожал плечами и ответил, что свободных комнат у него все равно нет,
— Что он там бормочет? — спросил Вессон, и, когда я сообщил ему, в чем дело, Джо, тряся щеками от раздражения, вскричал:
— Вздор! Переведите этому ослу — пусть войдет, и я проучу его! С удовольствием вернусь в комфортабельную гостиницу Манчини, но, будь я проклят, если снова воспользуюсь чертовой канатной дорогой! Мне достаточно и одной поездки.
Я распахнул кухонную дверь, и испуганный Альдо вышел к нам. Я сказал, что мы с приятелем сердимся. Он снова принялся что-то бормотать по-итальянски.
— Да ну его к черту! — прервал его излияния Джо. — Пойдем сами, посмотрим комнаты. Их здесь шесть, и мне говорили, что только две из них заняты.