Одинокий лыжник
Шрифт:
— Забавно, правда? — спросил он, кивком показывая на аукциониста.
— Да, он обставил свое появление с помпой, — подтвердил я.
— Мы любим театральщину, — улыбаясь, заметил Манчини. — Сейчас аукционист будет долго говорить, а мы все — молча слушать его. «Кол да Варда» и канатную дорогу мы знаем не хуже, чем наши собственные гостиницы, однако и аукционист станет расписывать их так, словно мы никогда не видели ничего подобного. Он устроит тут настоящий спектакль, а затем, когда выдохнется, я предложу свою цену, о которой мы уже давно договорились. Конечно, все это совершенно не по-английски, — закончил Манчини, лукаво подмигивая мне, — но я рад, что вас это забавляет.
Аукционист еще раз громко постучал молоточком. Разговоры прекратились — занавес поднялся, и спектакль начался. Аукционист бегло прочитал условия продажи, тут ему было негде развернуться, однако он отвел душу, подробно рассказав о приобретении гостиницы «мерзким» Сордини у коллаборациониста, которому когда-то принадлежал отель «Эксельсиор», об аресте Сордини и о «потрясшем мир известии», что это был нацистский военный преступник Гейндрих Штельбен, давно разыскиваемый за самые «кошмарные; злодейские, кровавые преступления». Охарактеризовав «маньяка» Штельбена, он коснулся преступлений гитлеровцев вообще и с трудом выпутался из краткого изложения истории, заключив, что итальянцы, «будучи не в силах переносить преступное варварство ненавистных немцев, поднялись, как один человек, и заставили их капитулировать». Затем он вернулся к описанию высокогорной гостиницы «Кол да Варда» и ведущей туда канатной дороги и постепенно взвинтил себя до предела, говоря об «изумительной» возможности для предприимчивого бизнесмена с хорошей головой, о невероятно красивом здании, выстроенном «блестящими немецкими инженерами», о «небольшой гостинице, из которой открывается куда более лучший вид, чем из «Горного гнезда» в Берхтесгадене».
Затем он внезапно умолк. В зале воцарилась полнейшая тишина, словно у всех присутствующих перехватило дыхание] от увиденного спектакля, и я даже подумал, что вот-вот раздастся гром аплодисментов. Однако молчание не нарушалось. Аукционист откинул с лица пряди длинных волос, надвинул на нос очки и холодным деловым тоном предложил называть цены.
— Двести пятьдесят тысяч.
Манчини назвал цену спокойно, давая понять, что все это ему надоело, поскольку вопрос давно и окончательно решен. Четверть миллиона лир. Аукционист сделал вид, что огорчен. Названная Манчини сумма представляла собой самую низкую цену, назначенную соответствующим ведомством, и Манчини, несомненно, приложил много труда, чтобы добиться такой низкой оценки. Аукционист обратился к залу с просьбой называть другие цены, хотя понимал, что это бесполезно, коль скоро все уже заранее решено. Спектакль для него был окончен, его уже больше ничего не интересовало, и он, пожав плечами, поднял молоточек.
— Триста тысяч, — послышался тихие, но уверенный голос. Зал сразу же наполнился гомоном, и присутствующие стали искать глазами того, кто это произнес. Я узнал голос еще до того, как увидел маленького разодетого Вальдини, выбравшего для себя такое место в зале, чтобы солнечные лучи через одно из окон освещали его фигуру. Он стоял, выпятив грудь, пеструю, как у редкой тропической птицы, с довольной улыбкой на смуглом морщинистом лице.
Манчини, дрожа от злости, быстро что-то говорил окружавшим его людям. Я обернулся к Мэйну с каким-то замечанием, но тот не слушал меня. Подавшись вперед, он с нескрываемым любопытством разглядывал Вальдини. Глаза у него блестели, но я не мог сказать, забавляло его все это или волновало.
Не скрывая изумления, аукционист переспросил Вальдини, правильно ли он расслышал его. Вальдини повторил предложенную им цену — триста тысяч лир. Взоры всех обратились к Манчини: как он поступит? Манчини не показывал вида, что раздражен. Один из его друзей незаметно вышел из холла. А сам он уселся поудобнее, закурил и повысил цену на десять тысяч.
Вальдини не колеблясь предложил четыреста тысяч.
— И еще десять тысяч.
— М еще десять тысяч, — отозвался Манчини.
— Пятьдесят тысяч сверх, — тут же послышалось из окна.
Манчини прибавил было шестьдесят, однако Вальдини назвал сразу пятьсот тысяч. Постепенно цена подскочила до миллиона. Слух о поединке разнесся по гостинице, и у дверей быстро собралась толпа.
После того, как цена поднялась до миллиона лир, наступила заминка. Манчини все медленнее и медленнее повышал цену. Пока что его беспокоили не столько деньги, сколько явное пренебрежение к положению, занимаемому им в Кортино. Его раздражала необходимость публично торговаться, когда все было заранее согласовано и решено в частном порядке. Я наклонился к нему и рискнул спросить, сколько в действительности стоит продаваемое имущество.
— Для меня, вероятно, около миллиона, — ответил он.
— Но для постороннего оно вообще не представляет никакой ценности.
— Вы хотите сказать, что будете бойкотировать «Кол до Варда» и деньги Вальдини пропадут?
— Вальдини? — невесело засмеялся Манчини. — Вальдини мелкий бандит из Сицилии и терять ему нечего: деньги не его.
— Значит, он выступает по чьему-то поручению?
—По-моему, госпожи Форелли Я послал навести справки.
Аукционисту надоело ждать. Он поднял молоток, и Манчини прибавил еще десять тысяч.
— Пятьдесят сверх, — монотонно отозвался Вальдини.
— Еще шестьдесят.
— Сто сверх.
— Ничего не понимаю, — сердито сказал Манчини. — Они заплатят бешеные деньги и потеряют их. Нет, тут есть какие-то скрытые причины: Форелли что-то затеяла... Она — ловкая особа.
Возвратился приятель Манчини и что-то прошептал ему на ухо, после чего Манчини повернулся к аукционисту и снова повысил цену.
— Да, действительно, тут действует Форелли, — сообщил он мне, — только я не знаю причины, а она, конечно, есть. Ни за что не уступил бы ей, если бы знал, в чем дело. — Он уже приблизился к пределу того, что мог заплатить, и мне стало жаль его. Ему не хотелось потерпеть поражение в присутствии гостя-англичанина.
Цена поднялась до полутора миллионов, и Вальдини изменил тактику, чем удивил всех собравшихся, — с победными нотками в голосе он сразу назвал два миллиона, не сомневаясь, что Манчини прекратит спор.
Его расчет оказался правильным. В ответ на вопросительный взгляд аукциониста Манчини пожал плечами и встал — торговаться он не желал и всем своим видом показывал, что не станет больше участвовать в этом нелепом балагане. Аукционист поднял было молоточек, но его остановил чей-то резкий и решительный голос:
— Два с половиной миллиона.
Все собравшиеся ахнули от удивления. Два с половиной миллиона лир!
Манчини снова сел и обвел взглядом притихший зал. Я посмотрел на Вальдини. Появление нового покупателя так подействовало на него, что вся его важность исчезла, и на лице появилось растерянное, жалкое выражение. Аукционист нашел взглядом нового покупателя — невысокого бледного человека в темно-сером костюме, похожего на владельца похоронного бюро. По его костюму нельзя было сказать, что он был богатый человек, однако на предложение аукциониста повторить названную им цену последовал тот же твердый ответ.