Одинокий мужчина с кошкой
Шрифт:
Обижаться было приятней, чем думать, но мысль внедрилась в череп и застряла там, вызвав маету и внутреннее беспокойство.
Так и не решив, где ставить это самое подчеркивание, Гена приподнялся, перегнулся через стол, отправил лист в пустую корзину, сел и вернулся к началу размышлений: «Кто-то подворовывает на фирме дядьки Саньки. Баркова почему-то уверена, что это дело рук Геннадия Явкина. Тимофеевича», – добавил про себя Гена и раздул щеки.
Так вот: второй зам Баркова уверена, что Гена Явкин…
Кресло под Геной скрипнуло.
За
Все просто. Кому-то очень нужно, чтобы злыдня отравляла ему существование.
Кому? Враг окопался где-то поблизости и наблюдает за Геной Явкиным?
Похоже на бред сумасшедшего.
Неудобные мысли плодоносили, как сорняки. В попытке избавиться от них, Гена клацнул «мышкой».
Выйдя в интернет, прошелся взглядом по курсу евро, доллара, фунту-стерлингу и зачем-то гривны, посмотрел температуру воздуха в Мармарисе, в Абу-Даби и на Сардинии и уже нацелился на завлекательную брюнетку в бикини, под которой красовалась подпись «развлечения для мужчин», как в кабинет влетел чем-то сильно раздраженный главный инженер Ерохин.
– Сколько это может продолжаться? – с порога потребовал отчета он. – Ты хоть за что-то отвечаешь в отделе?
Гена покраснел и закрыл сразу все окна на мониторе. Покраснел не от глупого вопроса Ерохина, а от того, что чуть не попался на ребяческом интересе к «развлечениям».
Чтобы скрыть смущение, Гена сделал важное лицо и откинулся на спинку стула:
– А что такое? – Вот как мы умеем, означал этот вопрос и эта поза.
– Где штукатурная станция?
– Какая станция?
– В девятиэтажке на третьем участке с сегодняшнего дня по плану начинаются штукатурные работы. Так?
– Ну? – Гена дернул могучими плечами.
– Бригада штукатуров вышла на работу, а станции нет. Где станция, Гена? – сердечно спросил Ерохин. – Или, по-твоему, можно ведрами таскать раствор на девятый этаж?
– А что ты с больной головы на здоровую валишь? – удивился Гена. – Эта ваша станция. И ты за нее отвечаешь.
– Память у тебя, Гена, девичья. Я был на больничном, акт подписывал ты. Ты должен был отследить движение станции с участка на участок.
– Да неужели? – осклабился Гена. – Это не я, а ты должен был отследить. Ты производственник, не я. И больничный ты уже закрыл.
– Хорошо, – отступился Ерохин. – Дай мне чистый лист.
В глазах у Гены зажглось любопытство, он потянулся к принтеру и захватил несколько листов.
Ерохин устроил крокодиловую папку на краю стола, устроился сам, придвинул лист и что-то застрочил.
Через минуту он поставил под строчками закрученную подпись и протянул Гене:
– Читай.
Гена пробежал глазами – это была докладная. Очередная… Вот дерьмо. На щеках у Гены проступил нездоровый румянец. Румянец не укрылся от Ерохина.
– Прочитал?
– Ну?
– Это я довел до твоего сведения. Давай сюда. Встретимся у шефа.
Гена
Ерохин вымелся, но осадок на душе у Гены Явкина остался.
В полном расстройстве Гена вышел в коридор и столкнулся с худородным цыпленком – молоденькой сотрудницей.
– Здравствуйте! – с некоторой восторженностью пискнул цыпленок.
Кажется, это чудо в перьях работало у Барковой и звали чудо, кажется, Танечкой.
– Здравствуйте. – Гена исторг тягостный вздох.
Было в фирме только одно место, где он мог успокоиться, – столовая.
…За хороший аппетит Дуся выделяла Явкина из общей массы сотрудников.
– Что-то на вас лица нет, Геннадий Тимофеич, – встретила она Гену.
– Та-а, – Гена скривился. – Есть тут субъекты разные, умеют настроение портить.
– А вы покушайте, Геннадий Тимофеевич, и все наладится. А то на голодный желудок все драмой оборачивается.
– Как ты говоришь? – Гена озадаченно смотрел на кухарку.
– А посмотрите на этого нашего тощего Ерохина – все у него плохо. Почему?
– Почему? – послушно повторил Гена.
– Потому что язвенник. Или второй зам. – Дуся понизила голос. – Почему такая злющая? Да потому что все на диете сидит.
– Дуся! – Генино лицо расплылось в улыбке. – Ты не буфетчица, а чистое золото.
От Дусиных слов ли, от наваристого ли украинского борща настроение у Гены поднялось на такую высоту, что Ерохин с его эпистолой закатился в запасной карман памяти – был у Гены такой специальный карман для неприятностей. Нечто вроде закромов Родины. Неприятности в нем пропадали бесследно.
– Всем приятного аппетита, – раздался голос Барковой, и сердцебиение и пульс у Явкина участились.
Гена оглянулся через плечо: второй зам прошла к стойке. На шпильках, в узких брючках и приталенном пиджаке… Волевым усилием Гена оторвал глаза от тугих ягодиц, обтянутых тканью…
Баркова выбрала два салата, паровую котлету и сок и устроилась у окна в профиль к Гене.
За минуту до этого мечтающий о добавке Гена как-то враз потерял аппетит.
Язва и задавака Баркова бесила его хотя бы уже тем, что дядька Санька приводил Гене второго зама в пример. Баркова то, Баркова се…
И себя содержит в порядке, и отдел работает, как отлаженный механизм, и отчеты радуют искушенный дядькин глаз, а ответы на любой вопрос – слух.
Гена же был небрежен, толком не мог составить служебную записку. Вечно то излишне сократит, то излишне растянет содержание, то начало с заключительной частью увязать не может. И порядка у него в бумагах не наблюдается, все время что-то теряет…
Ну и черт с ним со всем. Не в работе счастье.
Гена доел, влил в себя сок, салфеткой промокнул рот, отнес грязную посуду на специальный столик, сказал Дусе «спасибо» и с видом оскорбленного достоинства покинул столовую.