Одинокий некромант желает познакомиться
Шрифт:
— Что за неприятность?
Земляной повернулся к воротам спиной. Теперь его интересовал дом и те, кто в нем прятался.
…склонность к насилию — плохо.
…врожденная ли, приобретенная ли… но тот, кому нужна чужая боль, обречен. И выходит, Миклош? Или еще слишком рано?
…определенно рано.
И гадать не стоит.
— Повздорил со старшим. Из-за бабы… — Мирослав Аристархович сплюнул. — Влюбился, а она… авансов надавала. Ему бы отступиться, понятно же, что кому простой ползун нужен, когда офицера захомутать можно? А он
Вышибала и бывший ползун в качестве воспитателя?
А с другой стороны… слабого сожрут. Тут, глядишь, и подавятся.
— Пусть приходит. Если не побоится.
И по тому, как расплылся в улыбке Мирослав Аристархович, Глеб понял: не побоится. Наверное, это было хорошо.
— По делу что? — заходить в дом желания не было, и Глеб устроился на остатках лавки, почти затянутой не то плющом, не то еще какой ползучей дрянью. Она была влажноватой и жесткой. — Нашли?
— Чтоб так просто. Пробовал поднять девицу, но впустую… я был прав, этот засранец не в первый раз балуется, следы убрал аккуратно. Из Управления подборку прислали. Пока пять эпизодов, но это из незакрытых. Попросил и по закрытым пошарить, а то ж сам знаешь…
Глеб знал.
Предполагал.
Подобные дела предпочитали закрывать любой ценой.
— Я тебе там оставил. Пока основные отчеты, из архива, завтра нарочным пришлют полные версии. Или не завтра. Города разные. Запросы пока пройдут, пока дойдут, пока шевелиться заставят…
— А мне можно?
— Нужно, — отрезал Земляной. — Или хочешь на меня одного это дерьмо повесить?
Глеб не хотел.
— Тебе, к слову, тоже письмецо… от Наташки? Думаешь, поможет?
— Надеюсь.
— Ага… — это было сказано без особого выражения.
— У нее кто-то был. У Антонины, — заговорил Мирослав Аристархович, которому, верно, надоело изображать истукана. — Я говорил с подругами… особой близости между девушками не было, но все до одной были уверены, что Антонина завела любовника. Правда, видеть его никто не видел…
— Еще бы, эта тварь осторожна…
— Незадолго до смерти у нее появились серьги. Золотые. С бриллиантом. И кольцо. Видели его все четверо девушек. И в один голос утверждали, что Антонина специально им показала, чтобы позавидовали. В итоге есть описание, но…
Он протянул скомканный листочек бумаги, который Глеб развернул, чтобы убедиться: толку от этого описания немного.
И серьги, и колечко были обыкновенны.
Тонкий ободок и ограненный квадратом камень в лапках. Серьги такие же. Комплект?
— Я по ювелирным отправлю, да только… — Мирослав Аристархович забрал картинку. — Это одна… из подружек нарисовала.
Обыкновенно настолько, насколько это вовсе возможно. Подобные украшения в каждой лавке купить можно, а уж если взять лавку не местную, то затея вовсе представляется бессмысленной.
— Я… пожалуй, пойду, — Мирослав Аристархович сунул бумажку в карман и, принюхавшись, спросил: — А другая дорога есть? А то ж… мало ли.
…оно и вправду, мало ли.
…письмо Земляной трогать не стал.
Оставил на столе, придавив белый конверт бронзовым черепом-чернильницей. Чернил в ней, правда, давно уж не держали, да и пользовались в последний раз давненько, однако же в целом польза от черепа имелась немалая: бумаги он держал хорошо.
Глеб вытер вспотевшие руки.
Рядом лежали серые папочки того самого насквозь унылого вида, который весьма жалуют всякого рода канцелярии.
Их открывать хотелось еще меньше, чем письмо.
Белая бумага едва неуловимо пахнет ладаном. И запах этот заставляет морщиться.
…пойми, это мой выбор и только мой. Я не собираюсь замаливать несуществующие грехи, как ты выразился. Я не чувствую их за собой. Но я устала от мира. От сплетен. От домыслов… и не кривись, ты немало поспособствовал им… что? Что надо было делать? Терпеть! Господь справедлив…
Острые уголки.
Печать.
Бисерный почерк Натальи, который стал еще более округлым, обзаведшись неподобающими чину завитками, будто так пыталась выразить себя натура, запертая в монашеском одеянии.
Нож для бумаг разрывает конверт с легким треском.
Желтоватый лист лоснится, а буквы становятся будто бы меньше.
«Дорогой брат. Я несказанно рада, что ты вспомнил обо мне хотя бы в минуту нужды…»
Наталья умела упрекать, не говоря ни слова. Взглядом. Выражением лица. Поджатыми губами и руками, сложенными на животе. Одна поверх другой. Правая всегда сверху, потому что на левой уродливое пятно ожога.
…иногда он злился. И злость свою выражал доступно. Но разве это повод просить о помощи?
Выносить сор из избы.
— Дыши глубже, — Земляной забрал письмо. — Слушай, почему ты ее на хрен не пошлешь?
— Сестра.
— Ага… она за тебя молится… и свечку ставит… заказала молебен в память… это все хрень, и это ерунда…
— Отдай.
— А вот и нужное. Так, права разглашать информацию Наталья не имеет… ишь ты, до чего порядочной стала. Хотя порядочной стервью она всегда была.
— Не надо.
— Не буду. Вот… она обещает устроить встречу между… заинтересованными сторонами. Тебе следует прибыть в Петергоф… а она даже там?
— В монастыре Ольги-Заступницы. Матушка.
— Надо же… дорого обошлось?
— Прилично.
— Но… вот и польза. В общем, берешь свою Анну и отправляешься.
— Она не моя, — Глеб отобрал письмо, пробежавшись по строкам.
Надо же, отпустило. И не трогали больше ни молебны со свечами, ни скрытые в кружевах слов упреки. В конце концов, он и вправду ничего не должен ей.