Одинокий некромант желает познакомиться
Шрифт:
Переслава с трудом добралась до лавки, но когда Анна вздумала было подняться, резко бросила:
— Сиди. Немного осталось. На следующий день он твоей крови взял. Думаю, сличал… ну и понял, что всем соседям давно уж понятно было. Ему б дуру эту гнать поганою метлой. Верно и собирался, да только она мигом самоубийствовать вздумала. Все кричала, что без него жизни не будет. То по ручкам себя полоснула, то в петлю удумала… да только так хитро, чтоб поймали да позволили. Как по мне, нехай бы и самоубивалась. Небось, похоронили и всем бы полегчало. Ан нет… Платоша про развод-то и замолчал. В работу ушел весь. А эта… тьфу. Так и жили… она одно время пыталась выправить-то. Платьев
— Не могло быть такого, чтоб отец… Анны? — подал голос Глеб. — Имею в виду, родной отец…
— Да нет, — Переслава тяжко покачала головой. — Обыкновенно все там. Я уж, поверь, с дознавателя не слезла, пока он все не выяснил. Пил Платоша в последний год. Крепко пил. А уж выпивши становился порой буен. Оскорбил он одного человечка. Драка случилась. В драке-то он лют был, даром, что целитель. Вот и побил… только после этот побитый Платошу подождал, как он от шалавы домой пойдет. Не один подождал, с дружками… с ними и на каторгу пошел. Только… — она потерла ладонью грудь, пожаловавшись. — Болит, спасу нет… не злюсь я на него. Тот люд, что собака бродячая, к нему соваться не след. Сам виноват. А вот она, Евлашка, это она Платошу измучила, душу вытряхнула всю, без остатку. Жить ему не по силам стало, он и нашел смерть. Думаю, он давно уж ее искал. Духовую грамоту-то выправил, честь по чести. И верно. Эта-то, только схоронила, мигом ручонки-то свои к наследству потянула. Жена законная, ага… только хрен ей. Квартиру Платоша оставил, а остальное мне досталось. Или вот тебе. Позаботился, как сумел.
— Спасибо.
— На могилке-то хоть была?
Анна покачала головой.
— Раньше да. Потом… как заболела, то… за ней приглядывают.
Переслава хотела что-то сказать, но смолчала, слава Богу, ибо не готова была Анна слушать иные упреки, пусть и справедливые. Она ходила на кладбище, ибо так было принято.
Убиралась.
И цветам помогла разрастись. Приезжала укрывать их на зиму. И открывала весной. Красила оградку, пока Никанор не сказал, что для этого можно нанять людей. И Анна согласилась. Там, на кладбище, она не чувствовала ни горя, ни печали, ничего вовсе из того, что следует чувствовать хорошей дочери.
Хорошей она не была.
Дочерью, выходит, тоже.
— Он тебя любил, не думай, — тихо сказала Переслава. — Уж я-то знаю…
…и наверное, стоило бы заглянуть, проверить. А еще памятник заказать новый. И подумать, хватит ли там места для двоих. Духовую-то Анна еще когда составила, а вот про остальное думать избегала.
Зря.
— Спасибо вам, — сказала она. — За все… и если могу чем-то помочь…
— Иди уже, — это прозвучало раздраженно, но без особой злости. — Поможет она.
— А… — вновь подал голос Глеб. — Вы не
Но старуха лишь покачала головой.
Что ж, не стоило рассчитывать, что все будет просто.
Глава 24
Глава 24
В завершение дня ворота измазали дерьмом.
Сперва сработал внешний контур, предупреждая о незваных гостях, затем угрожающим алым вспыхнул дополнительный, и погас.
Гости убрались.
Дерьмо осталось.
Оно стекало по доскам, в темноте почти неразличимое, но вонь его перебивала назойливый запах роз.
— Как ты думаешь, чье? — поинтересовался Земляной, выглядевший более усталым, чем обыкновенно.
— Коровье.
…вряд ли бы кто рискнул оставить собственное.
— Убирайтесь! — донеслось из темноты. И в ворота ударил камень.
— Вот ведь… — Мирослав Аристархович вздохнул. — Придется доклад писать. Опять недовольны будут…
— Проклятые!
Раздался долгий свист. И топот ног. Кто-то завизжал, и наступила темнота.
— Мальчишек в город выпускать нельзя, — Глеб потер шею.
— Их и так в город выпускать нельзя. Город целее будет.
— Что устроили?
— Да ничего особо. Твой полукровка опять забрался на вершину дуба, оттуда обзывал всех матерно. Калевой пытался заставить остальных прибраться, но был послан. Полез бить морду Илье, но получил сам. Хотя и побил. Оба ходят с фонарями, друг на друга косятся. Отправил их на кухню, Марии в помощь. Там пытались пререкаться, но получили грязной тряпкой по мордасам и заткнулись.
Дерьмо придется отмывать.
Но как?
Самому браться?
Или… если использовать заклятье тлена, ограничив область воротами, то… они останутся без ворот, что может создать ложное впечатление, что и охраны нет.
А жертвы не нужны.
Марию… как-то неловко просить.
…или…
— Кто еще провинился?
— Верно мыслишь! — Земляной сорвал травинку и сунул в рот. — Миклош.
— Миклош?
Вот уж с кем прежде не было проблем.
— Пытался Шурку… ту, которая Шурка, а не Шурик, заставить под кровать лезть. Навроде как она, то есть, он, на новенького, а значит, там спать должен и не отсвечивать. Это я услышал.
Глеб закрыл глаза, мысленно пытаясь успокоиться.
— Дети, — Мирослав Аристархович закатал рукава. — Часто подражают взрослым… особенно часто, не тем взрослым, которым стоит подражать. Он же у вас из сиротских?
— Откуда понял?
— По замашкам. И изрядно в приюте провел. У них там просто. Хочешь подняться, подомни под себя кого… думаю, не в первый раз.
Если и так, то Глеб… не замечал?
Миклош казался ему спокойным. Сдержанным.
— Они там быстро учатся не привлекать внимания, — тихо произнес Мирослав Аристархович. — И если выходит… плохо выходит. Я одно такое дело разбирал. Мерзость редкостная. Тогда-то и понял, что не все малолетством и неразумением оправдать можно. Так что глядите.
— Будем.
Что ж, вопрос, кому отмывать ворота, решился.
— Вам наставник нужен. Чтоб при них был постоянно. А то… один уехал, второй занят делом, и детки ваши творят, чего удумают. А удумать, поверьте, многое можно.
— Где ж его взять?
…Лазовицкий вот обещался, да, верно, позабыл за собственными делами.
— Если… — Мирослав Аристархович поскреб переносицу и вновь смутился. — Не побрезгуете… с военными… у меня братец есть. Служили вместе. После… случилось… нехорошее. Я по ранению ушел, а у него… неприятность. Выгнали с лишением… он человек хороший.