Одинокий всадник
Шрифт:
Баймагамбет и остальные, нещадно настегивая лошадей, вскоре выскочили на один из гребней и ударили по скакавшим в лощине бандитам. В то же мгновение прозвучали выстрелы Салыка и Куспана. Но на этот раз беглецам повезло — смерть обошла их стороной.
Преследователи возобновили погоню, пытаясь взять бандитов в тиски, не дать им выйти из лощины.
Баймагамбет с товарищами внезапно наткнулся на бархан, преодолеть который коням оказалось не под силу. Пришлось объезжать его. Когда же они сделали это, глазам их предстала неожиданная картина: бархан, который они только что обошли и въехали на него по пологому склону, оказывается, преградил путь и беглецам: лощина кончалась тупиком, и бандитам ничего не оставалось, как повернуть обратно. Тут-то они и нарвались на пули Салыка и Куспана.
Сползавшую с седла женщину подхватил Танат. Его преследователи узнали еще после первой стычки. Он перекинул ее тело перед собой и помчался дальше.
Увлеченный погоней, Баймагамбет не сразу заметил, что конь Салыка остался без хозяина. Увидел он это лишь через несколько секунд и сразу же повернул к командиру. За ним последовал и Шанау.
Тем временем бандиты уходили все дальше и дальше. И гнался за ними лишь Куспан. На какое-то мгновение он остановился, прицелился в Кулбатыра, подзадержавшегося, чтобы пропустить вперед Таната и Аккагаз. То ли старенькое ружье дало осечку, то ли кончились патроны, только в следующую секунду ружье полетело в сторону, а парнишка выхватил из ножен саблю и, помахивая ею над головой, пустился за бандитами. Конь его шел карьером, и всадники быстро сближались.
Кулбатыр то и дело оглядывался, но ходу намеренно не прибавлял. Киикбай догадывался о замысле врага, но даже крикнуть не мог, чтобы остановить Куспана — не услышал бы парень его крика.
Куспан мчался вперед, охваченный азартом погони и, конечно же, даже не подозревал, что ему готовит бандит. Но в тот момент, когда их лошади поравнялись и Куспан уже занес для удара саблю, из-под руки Кулбатыра высунулся короткий ствол карабина и тут же изрыгнул короткую вспышку.
Медленно-медленно падала из рук Куспана сабля. Да и сам он так же медленно и неуклюже сползал с седла кружившей на месте лошади.
К другу подскакал Киикбай. Куспан был еще жив. Прерывисто, всхлипом втягивал в себя воздух открытым ртом, юное лицо его, с нежным пушком над верхней губой, все больше серело и, казалось, вытягивалось, теряя привычную округлость.
Киикбай зажал рану в боку друга собранным в комок подолом рубахи. Ему чудилось, когда он вглядывался во вздрагивающие веки Куспана, что парень вот-вот придет в себя. Но тело Куспана содрогнулось, начало вытягиваться и в следующую секунду обмякло в руках Киикбая. Куспан больше не дышал.
Баймагамбет и Шанау еще оставались возле тяжело раненного командира, Киикбай же никак не мог прийти в себя, поддерживая коленом и руками уже мертвого Куспана.
Бандиты скрылись в песках.
16
Как только окончательно оторвались от преследования, Кулбатыр приказал Танату остановиться. Тот смотрел на вожака расширенными от страха глазами и тяжело дышал.
Кулбатыр бережно снял с его коня жену и осторожно положил ее на песок. Потом сдернул с себя бешмет, свернул его и подсунул ей под голову.
Все время, прикрывая Таната с тыла, он думал лишь об одном: хоть бы рана оказалась неопасной! Но теперь, склонившись над женой, он понял: жить ей осталось недолго. Пуля вошла в грудь, и вся одежда на Аккагаз пропиталась кровью. Губы ее, еще недавно такие сочные, взялись мелкими морщинками и казались обветренными, ссохшимися. Кулбатыр достал из кармана платок, смочил его водой из бурдюка и приложил ко рту Аккагаз.
Танат, не дожидаясь команды, поднялся на вершину ближайшего бархана, откуда вся округа просматривалась как на ладони.
Погоня отстала. Мирно белели под лучами уходящего солнца пески, где происходила недавняя схватка; повсюду, куда доставал глаз, было тихо и пусто.
Танат прислонил берданку к довольно высокому кусту караганника, уселся на землю и принялся чистить песком испачканную кровью одежду. Недавний страх прошел. Танат чувствовал себя опустошенным.
...Аккагаз умирала тяжело. Ее, видимо, мучили боли, и она постанывала, страдальчески морща лоб, покрытый бисеринками пота.
Кулбатыр перевязал рану вытащенной из коржуна разорванной рубашкой — больше он не в силах был помочь ей ничем — и теперь сидел рядом, зажимая в себе рвущиеся наружу рыдания и опустив голову. Время от времени он неожиданно вскидывался, ударял себя кулаком в лоб, а потом долго в отчаянии мотал головой.
— Милая ты моя, — шепотом говорил он не слышавшей его Аккагаз. — Погубил я тебя, солнышко ты мое. Думал, для счастья увожу тебя с собой, а увез к беде... Нет мне прощенья, голубка моя... Не будет мне и счастья больше...
Когда начало смеркаться, Танат оставил наблюдательный пост и спустился вниз. Бросил беглый взгляд на бесцветное лицо женщины, побежденной болью, и тихонько, будто собирался сообщить тайну, позвал:
— Сотник.
Кулбатыр отчужденно повернул голову и посмотрел на Таната такими глазами, будто видел его впервые.
— Сотник, а что, если мне привезти лекаря? — вкрадчиво спросил Танат.
Кулбатыр смотрел на него все так же отчужденно и, казалось, не понимал, о чем говорил стоящий перед ним человек. Потом произнес:
— Где ты его найдешь?
— Конечно, дело трудное, — заторопился Танат. — Но попытаться стоит. Тут, в Актае, у меня родственник, он знает, где в этих краях лекарь есть.
Кулбатыр верил и не верил. Но ему так хотелось верить, что Танат привезет лекаря, тот поможет Аккагаз, и он сказал даже как-то просительно:
— Тогда торопись. Бери моего сивого, он покрепче, и не жалей его.
Таната не нужно было уговаривать. Он тут же вскочил на сивого и исчез в ночи.
Аккагаз слабела на глазах. Недавняя надежда, вспыхнувшая было в Кулбатыре, когда он отправлял за лекарем Таната, теперь почти погасла. Он уже понимал, что никакой лекарь, появись он даже прямо сейчас, не сможет воскресить человека. А ведь Аккагаз нужно было именно воскрешать.
Немало крови повидал на своем веку Кулбатыр. В стольких сражениях пришлось участвовать, что и не припомнишь все. И он хорошо знал: даже крепким мужчинам не всегда удавалось выбраться живыми от ран куда менее тяжелых, чем у его жены. Где же побороть смерть такой слабой женщине! И все же он гнал от себя эти мысли, приказывая себе верить, что еще не все потеряно, будто именно эта вера и должна была помочь умирающей Аккагаз.