Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром
Шрифт:
— Ну так они и после двух недель плавания сохранили возвышенно-салонный стиль отношений… А как это у них получилось? Представляешь, что значит две недели вдвоем в десятиметровой шлюпке?
Левашов, конечно, представлял. Но факт, что она отчего-то вспомнила об этом не так уж популярном в нынешние времена романе, и наверняка провела параллель между его героиней и собой, говорил о многом.
— Сама же сказала — романтизм, — ответил он. — А иначе был бы соцреализм или даже натурализм…
— Вот я и думаю, а может, они и в самом
— Возвышенно и чисто?
— Ага…
— Черт его знает. А в реальной жизни в открытую посещали бордели те самые романтики, и никого это не шокировало. Все может быть. Вон у нас довоенное кино… Смотришь, и оторопь берет — «Волга-Волга», «Светлый путь», а вокруг — тридцать седьмой год! И большинство верило, что настоящая правда — на экране… Или сейчас врут, что верили.
Хоть они и не на шлюпке по океану плыли, все же совместное многодневное пребывание в ограниченном объеме снегохода сильно упростило их взаимоотношения, чего, кажется, Лариса и хотела. Такой несколько парадоксальный способ сближения был вполне в ее стиле, и все обошлось без пошлых, в ее понимании, признаний и обещаний.
…Монотонная гонка по бесконечному катку начинала надоедать, несмотря на все усилия Левашова разнообразить жизнь, включая обучение Ларисы вождению «Сноуберда», охоту, подледную рыбалку и даже солдатскую баню в палатке, организованную из столитровой бочки, камней и двух паяльных ламп.
— Так и до экватора доберемся, — меланхолически сказал Левашов, трогая снегоход после очередной ночевки.
— А далеко до него?
— Да тысяч пять наверняка будет. Или чуть больше…
Ежедневные сеансы связи с оставшимся на хозяйстве в форте Новиковым утешали только тем, что не приносили никаких известий об успехах Берестина и Шульгина, шедших, соответственно, на юго-восток и юго-запад.
«Или у здешних жителей совсем нечеловеческие вкусы и реки их не привлекают, либо северное полушарие у них вообще необитаемо», — решил Левашов.
Позади осталось больше тысячи километров — и ничего.
Однако библейские истины сохранили свое значение и в мирах потусторонних. Ибо сказано в писании: «Ищите и обрящете».
Пейзаж, уже порядком примелькавшийся, вдруг изменился. Береговой рельеф стал другим. Далекие берега, почти скрывавшиеся в морозной дымке, словно двинулись навстречу друг другу, сжимая ледяное русло реки зубчатыми откосами. Снегоход оказался на дне титанического каньона. Похоже, что здесь река пробила себе путь сквозь отрог горного хребта, в минувшие геологические эпохи взломанный тектоническими катаклизмами. Зрелище было фантастическое и грозное.
Высокие темно-бордовые столбы обнаженного гранита или базальта встали из-за очередного поворота. Они упирались в небо, поразительно похожие на выстроенные рядком обоймы трехлинейных винтовочных патронов. Их истинная высота осознавалась лишь тогда, когда становилось понятно, что зеленая щеточка внизу — не кустарник, а все тот же мачтовый лес.
И все же не пейзаж сам по себе создавал новое, непривычное ощущение. Было здесь что-то еще, неосознанное, но тревожное.
Олег довернул чуть правее, каменная гряда надвинулась, гусеницы застучали по неровностям берегового припая, и Лариса схватила его за руку.
— Смотри…
Он увидел. Сначала громадное, черно-блестящее пятно оплавленного гранита на отвесной стене, а еще через мгновение — вмерзшее в лед сооружение, которое, несмотря на непривычные формы, не могло быть ничем иным, как кораблем, судном, одним словом — приспособлением для передвижения по воде. Было в нем нечто от китайской джонки, и от десантной баржи, и от парохода, плававшего по Миссисипи в середине прошлого века.
С полчаса Левашов лазал по этому бесспорному доказательству наличия на планете развитой цивилизации, пытаясь найти хоть что-нибудь, пригодное для изучения. Но увы — только исковерканный, разбитый и выгоревший дотла корпус и свалка металлолома внизу, наводящая на мысль о пропущенном через мясорубку паровозе.
— Жутко мне здесь… — жалобно сказала Лариса.
— Да, местечко малоприятное. И кажется мне, что не просто это несчастный случай на транспорте. Пойдем-ка на берег, там тоже что-то виднеется.
Пройдя пятьдесят метров по льду, они вышли на широкую галечную косу, и Лариса молча вцепилась Олегу в руку.
Весь берег, насколько хватал глаз, был покрыт костями, явно человеческими. Кости лежали и в открытую, и присыпанные снегом, россыпью и целыми грудами берцовые и бедренные кости, решетки грудных клеток и выбеленные, как голыши, черепа. Как будто здесь полностью полегла пехотная дивизия. Сходство с полем боя усиливали несколько обгорелых и проржавевших железных коробок, разбросанных среди этого могильника.
— Что тут произошло? — почти прошептала Лариса. Отчего-то в таких местах у многих садится голос.
— Повоевали, видать, ребята. Истинно — братья по разуму… Десант, к примеру. Подошли, значит, на той коробке, стали высаживаться, а их из засады, в упор… А может, и наоборот. Эти, допустим, лагерем стояли, а с реки их из пушек или что там у них… — И вдруг у него перехватило дыхание. Совсем иными глазами он увидел и оплавленное пятно на скале, и горелый металл.
— А ну-ка, Лариса, давай бегом… Там, под правым сиденьем, в ящике кожаный футляр. Принеси.
Она посмотрела на Левашова с удивлением. Непонятным, да и бестактным показалось ей его поручение. Но Олег не обратил внимания на ее реакцию. Если тут действительно был ядерный взрыв, да не очень давний, за полчаса они могли схватить такую дозу, что не об этикете сейчас думать, а совсем о другом. В случае серьезного облучения помочь смогла бы только Ирина с ее чудодейственным браслетом или друг-пришелец Воронцова. А отсюда до форта не меньше четырех суток непрерывной гонки самым полным ходом. Вот и смотри…