Одиссея 2.0: Погоня за Аидом
Шрифт:
Мир вокруг трясся. Это неприятно. Лучше вздремнуть.
— А-а-а!
И снова боль вернула его в реальность. Пока он был без сознания кто-то влил в его внутренности несколько литров кипятка. При том вода продолжала кипеть и, кажется, становилась всё горячее с каждой секундой.
Немо продолжал орать, пока Медоу клеила к его животу и спине аварийные гемостатические пластыри. Небольшие квадратные куски ткани моментально начали вшивать себя в кожу пациента, попутно превращая кровь в желе.
— Ничего не понимаю, я же уже вколола обезболивающее.
—
По пустыни разнеслась череда непростительно грязных ругательств.
Мусорщик не знал, вытекло ли лекарство вместе с кровью, не успело ещё подействовать, или эта разрывающая душу боль уже была снижена анестетиком. Возможно, Медоу всё испортила. Возможно, сделала всё правильно. Но сейчас ему было просто необходимо сорваться на ком-нибудь, даже на том, кто спас ему жизнь.
— Ладно, кричи, матерись. Только не теряй сознание.
— Это с хрена ли? Пусть дрыхнет. Во сне организм восстанавливается эффективнее из-за «отсутствия необходимости выполнения других функций».
— «Отсутствия необходимости»? Кто так вообще разговаривает?
— Яйцеголовый хрен, который написал учебник для парамедиков.
— Так ты теперь не только хакер, но и врач, что ли?
— За последние пять минут я прочитала каждую книгу о первой помощи, которые только есть в сети. Так что…
— Ну почему вы не дали мне истечь кровью. Лисса, найди врача. Только хорошего.
Спутницы Немо продолжили обмениваться колкостями, но пегас всё же тронулся с места. Боль не ослабела, но как-будто стала дальше. Словно теперь ей нужно было проходить в десять раз большее расстояние от раны до мозга. Профессиональный ловец свинца не понимал, как это работает, но результат его устраивал.
— Эй, не закрывай глаза. Я же говорила тебе.
— Что тебе от меня надо? Дай спокойно умереть, у меня был чертовски тяжёлый вечер.
— Мне нужно, чтобы ты оставался в сознании. Скажи что-нибудь.
— У тебя платье задралось, трусы видно.
Медоу резко наклонила голову вниз. Заляпанный кровью сарафан целомудренно прикрывал все интересные части её тела.
— Очень смешно. Почему ты сразу не сказал, что они каннибалы?
— Не знаю. Боялся, что ты устроишь истерику, из-за которой меня подстрелят.
Веки дрожали и неумолимо смыкались. Его напарница рыскала взглядом по салону, пытаясь придумать тему для разговора.
— Откуда у тебя это? — она подцепила стальным пальцем пистолет и повертела им перед глазами Немо.
— В коробке с сухим завтраком нашёл, — мусорщик отвернулся от болтавшегося перед ним оружия так, будто это был мёртвый и уже начавший гнить зверёк. — Там же всё написано.
— «С-ту Н. Лаэрти за безупречное исполнение воинского долга». «Н. Лаэрти»? Немо Лаэрти? Ты герой войны?
— Или её злодей. Тут как посмотреть. Слушай, забери эту железяку себе, только дай мне поспать.
— Нет-нет. Расскажи мне. Ты был на войне? В Троаде? Каково это?
— Прекрасно. Лучшее время в жизни. Мы там песни пели. Хороводы водили. Зефирки у костра жарили.
Собеседница Немо скривила губы и одарила его взглядом, ясно дающим понять, что просто так она не отступит.
— Как тебя вообще угораздило?
— ТМД продали мой срок корпе. Не знала, что они так могут? Когда видят конкретного дебила, который не учится на ошибках и думает, что ему всегда всё будет сходить с рук, то берут в оборот. Ждут, когда он заработает себе приличный срок, а затем кто-нибудь его выкупает. Тридцать лет в Лабиринте или три года в корпе. Выбор очевиден, хотя не то чтобы его давали.
— Всё равно не представляю тебя в армии. Ты бы её за неделю распродал.
Немо засмеялся и тут же скорчился от боли.
— Время было другое. Я был другой, — Немо говорил медленно, делая большие паузы между словами. — Совсем пацан, тупой как пробка и со стояком на всякие крутые пушки, мехов и прочий мусор. Клянусь, первое время я даже думал вписаться насовсем. Выбраться так со Свалки, получить билет в светлое будущее. Самые оптимистичные две минуты в моей жизни.
— Быстро ты выдохся. Что было дальше?
— То же, что и со всеми. На войне ты в любом случае сломаешься, рано или поздно. Так или иначе. Фокус в том, чтобы сделать это в правильный момент. Сначала тебя бесит, что ты себе не принадлежишь. Просыпаешься по команде, засыпаешь по команде, гадишь по команде. Никакого личного пространства, даже дрочишь в ногу со всем взводом. Но в этот момент ломаться нельзя — слишком рано, слишком просто.
Потом наступает скука. Мозги скукоживаются от того, что ты ими не пользуешься. Ты знаешь всё, что произойдёт, потому что всё это уже происходило. Встал, упал, отжался, пробежался, поел, блеванул, поймал задницей осколок. Всё, план выполнен, можно отбиваться. В целом неплохое время для слома, но проблема в том, что ты не сможешь. В расписании его нет, а твой мозг размером с изюм сам догадаться не сможет.
Самый лучший момент, чтобы поехать крышей наступает немного погодя. Когда ты наконец понимаешь, где оказался. Может, это случится через день, может, через десять лет. Но однажды осознание накроет. Идеально, если вместе с кишками твоего товарища. Чтобы в этот момент тебе в рот попали мозги человека, с которым ты ещё утром мечтал, как перестреляешь всех врагов. А ты сидишь, вцепившись в автомат, как будто он может тебя спасти, и гадишь в штаны, сволочь такая, без команды.
Я его пропустил. Говорю же, совсем тупой был. Я дождался времени, когда ты заканчиваешься как человек. Становишься пустой оболочкой. Практически дрон, только дешевле. Можно легко перепутать со скукой, но там ты не думал из-за однообразия, а здесь — потому что тебе всё равно. Говорят идти под пулями, и ты идёшь. Говорят стрелять в спины, и ты стреляешь. Вся твоя жизнь становится набором инструкций и приказов. Командир говорит занять здание. Ты не спрашиваешь зачем. Потому что какая разница?