Одиссея Хамида Сарымсакова
Шрифт:
ГЛАВА XVI. СВЕТ И ТЕНИ
В вагон, где находились прибывшие из Болгарии летчики и матросы, зашли два офицера-пограничника. Объявили:
— Граждане! Из вагона не выходить. Нарушение приказа будет рассматриваться как побег.
У входа в тамбур появился солдат с винтовкой.
У Хамида потемнело в глазах.
Комментарий повествователя
Герой мой, конечно же, напрасно обиделся. Время было суровое, жестокое. Враг под видом бежавших из плена советских солдат и офицеров
«Масштабы и ожесточенность тайной войны, которую вела гитлеровская разведка против Советского Союза в военные годы, не имеют себе равных в истории. Достаточно сказать, что на советско-германском фронте фашисты сосредоточили свыше 130 разведывательных, диверсионных и контрразведывательных органов, создали более 60 школ по подготовке агентуры.
Объектом подрывных действии вражеской разведки с первых дней войны явились Советские Вооруженные Силы, в боевые порядки которых и прифронтовые районы противник забрасывал тысячи шпионов, диверсантов и террористов [26] .
26
«Военные контрразведчики». «Особым отделом ВЧК—КГБ 60 лет». Сб. статей. Стр. 15.
Думается, те два офицера, выполняя разумный приказ об охране прибывших из-за кордона людей, не относились к светлым личностям. Своим безапелляционным заявлением они как бы всех объявили преступниками: и скуластого иуду, продавшего совесть за чечевичную похлебку, и героических моряков с лидера «Москва», и храбрецов-летчиков.
Предупредить о том, чтобы люди не выходили из вагона, можно было бы каждого в отдельности, при досмотре багажа.
Но те двое офицеров, надо полагать, были сродни начальнику конвоя, в котором находился Иван Бабак («Видали мы их!..»).
По прибытии в большой закавказский город Хамида доставили в комнату, обставленную со спартанской скромностью: письменный стол у окна, возле стола табурет. У дверей маленький столик, за которым сидел солдат.
За письменным столом — майор, лысеющий блондин лет сорока. Серые его глаза, несколько усталые, но веселые с интересом смотрели на молодого парня.
— Садитесь, Сарымсаков, — предложил майор. — Закуривайте и не волнуйтесь.
Это был настоящий человек — добрый (не добренький), хотя расспрашивал он весьма обстоятельно, дотошно. Хамид ощутил с этим человеком душевную близость и стал рассказывать о своей «Одиссее» охотно и в мельчайших подробностях.
— Надеюсь, понимаешь, — майор дружески улыбнулся, — отчего столько вопросов? Никак без них нельзя. Знаешь, парень, люди — они разные бывают. Но и нас понять должен. Наперекор высказыванию знаменитого гуманиста Беккариа, который говорил: «Лучше оправдать десять виновных, чем осудить одного невинного», мы должны держаться другого принципа: «Лучше проверить и отпустить с миром десять невиновных, нежели прошляпить одного военного преступника». Ну, не повезло тебе. А проверить надобно. Так уж дела сложились. Направлю я тебя в одно местечко, тут неподалеку, возле красивой горы. Ваш брат то местечко «Залом ожидания» называет. Отдохнешь там. Служба нетрудная... А показания свои подпиши, каждую страничку... Отдохни с месячишко, а мы тем временем
Служба в «Зале ожидания» действительно была легкая: несение дежурств, наблюдение за порядком и т. д. Но «отдых» затянулся на два месяца. Ходили в соседний поселок запросто — за продуктами. Все хорошо, только вот переписка была под запретом. Однако Хамиду повезло. В «ожидалке» встретил он земляка, Сергея Петровича Мятишкина. Он был очень тяжело ранен, еле передвигался на костылях. Его уже проверили и, как любил говаривать душевный майор, «отпустили с миром» домой.
Он-то и взялся по прибытии в Ташкент зайти к родителям Хамида, успокоить: «Ваш сын жив-здоров, выполняет особое задание, а писать пока не имеет возможности».
Комментарий повествователя
С. П. Мятишкин человек до того примечательный и типичный для нашего общества, что я позволю себе прервать на время повествование о лейтенанте Сарымсакове и почти полностью предлагаю читателям письмо Сергея Петровича, чтобы еще и еще раз всем было ясно, какие это были замечательные воины — герои Отечественной, какие нечеловеческие тяготы и страдания прошли, но не сломались, выстояли — и победили!
Из письма С. П. Мятишкина
«... В 1940 г. был призван в Красную Армию. Службу проходил в г. Ровно, где окончил цикл по специальности механика-водителя танка.
22 июня 1941 года вступил в бой в районе города Луцка в составе 37-го танкового полка 19-й танковой дивизии (командир дивизии генерал Семенченко)... В связи с критическим положением на фронте генерал из корпуса Кузнецов и генерал Семенченко сели лично в танки и приняли на себя бой. Я вел танк Т-26 в одной с ними шеренге. В том бою генерал Кузнецов был убит, а генерал Семенченко ранен.
Бой под г. Луцком был жестокий. Фашистские танки шли на нас лавиной. Все горело — танки, люди, горели хлеба, выросшие в тот год в половину человеческого роста и стоявшие на поле боя стеной. Мы, экипаж под командованием лейтенанта, как и мы, безусого, ринулись в бой, исполненные боевого духа. Командир подавал мне команды «короткая остановка» для точной стрельбы. А когда остался последний снаряд, скомандовал: «Полный вперед!»...
Мы оказались перед громадой немецкого танка, произвели последний выстрел почти в упор. Но тут же и наша машина загорелась. Командир и башенный стрелок погибли, я же вылез из горящего танка через нижний люк, вытащил за ноги радиста Турсуна Нешанова, получившего сильные ожоги на лице. Тащил его на себе километра два-три, а затем передал санитарам. Дальнейшую судьбу его не знаю.
Найдя блиндаж штаба нашего полка, доложил начальнику штаба капитану Хазарову, который был удивлен моим появлением, так как наблюдал весь ход боя. Мы продержались до глубокой ночи и начали отход группами через реку, причем на середине ее лодка перевернулась и нам пришлось добираться на восточный берег вплавь. Отступая, мы принимали бои как пехота. В одном из таких боев меня ранило в ногу.
Меня усадили в грузовую машину, которая довезла до села Оржица. Там мне сделали операцию. В Оржице скопилось большое количество военных и гражданских лиц, штабных командиров и раненых. И вся эта масса попала в окружение...